Пит Бест - Джон Леннон, Битлз и... я

Тем не менее, как всегда, желая удовлетворить клиента, он пообещал разыскать диск и черкнул на листке бумаги: «Проверить к понедельнику»; чуть ли не в тот же самый момент еще две девушки спросили ту же пластинку. С минимумом информации, полученным от Раймонда Джонса, Брайан принялся разыскивать следы нашего диска. «My Bonnie» значилась в каталогах как пластинка Тони Шеридана, мы же там фигурировали под именем «Бит Бразерс», а о БИТЛЗ — ничего!

Кажется совершенно немыслимым то, что Брайан ничего не слышал о нас. «Каверна» была всего в нескольких шагах от Уайтчепел, и мы заходили в его магазин несколько раз в неделю.

К тому же мы регулярно появлялись на первой полосе «Мерси Бит». Впрочем, Брайан, наверное, никогда не читал подобную «прозу», хотя писал для этой газеты и даже продавал ее в собственном магазине. Позднее он объяснял это тем, что мерсийский рок никогда не был его «коньком», (он предпочитал классическую музыку, в особенности произведения Сибелиуса) и в свои двадцать семь лет он, должно быть, считал себя слишком старым для рока. Правда, в своей автобиографии «Подвал, полный шума» («A Cellarfull Of Noise») он вспоминает, что ему как-то довелось увидеть название нашей группы на афише, анонсировавшей бал в Нью Брайтоне.

Мы же, наоборот, прекрасно знали мистера Эпстайна. Мы нередко захаживали в его магазин «НЕМС» («NEMS» — «North End Music Stores»), облаченные в кожу, чтобы послушать — очень редко, чтобы купить — последние американские новинки.

Я сразу понял: это одна из продавщиц магазина, с которой мы частенько трепались в отсутствие Эпстайна, объяснила ему, что мы и есть те самые сомнительные типы, играющие по соседству с его заведением.

БИТЛЗ не были слишком взволнованы когда, во время одного из наших пресловутых дневных концертов в начале ноября, Боб Вулер объявил, что в этом человеческом болоте, именуемом «Каверной», присутствует Брайан Эпстайн, и попросил публику аплодировать что есть сил. Брайан, прежде чем отправиться в «Каверну», обратился к Биллу Харри, с просьбой подготовить ему почву в этом неведомом мире, и Вулер его ждал.

Эпстайн разглядывал нас с интересом (однако не без доли пренебрежения, как он признавался позднее), отмечая, что мы плохо одеты, дурно воспитаны, непрерывно переругиваемся между собой и — о, ужас! Это уж слишком! — едим во время игры. Полный решимости разыскать «My Bonnie», он проложил себе путь к сцене среди потной толпы, покрытой вышеупомянутой «перхотью», и шепнул несколько слов на ухо Джорджу Харрисону, чтобы объяснить ему мотивы своего визита. Пресловутый диск появился как по волшебству из запаса и был поставлен на проигрыватель, чтобы Брайан мог его послушать. (Речь идет об экземпляре, принадлежащем Полу — именно его и поставил Боб Вулер, моя же копия находится у меня.) Эпстайн навел справки о диске, и какое-то время мы больше с ним не встречались.

Встретились мы с ним позднее. Он почувствовал странное притяжение к нам, несмотря на разницу в возрасте и положении. Он учился в частной школе «Рекин», владел двумя магазинами, пластиночным и мебельным, в самом центре города… Вскоре он снова наведался в «Каверну», и на этот раз Джордж объявил о его присутствии. Этот одетый с иголочки джентльмен желал пригласить нас к себе в офис после спектакля. Он думал, что может нам помочь.

Это была среда начала декабря, час обеденного перерыва: магазин был закрыт. Мы зашли, как обычно, перекусить в паб «Грейпс» на Мэтью Стрит, прежде чем нахально ввалиться с опозданием в контору Брайана, где он нас поджидал.

Он сам открыл дверь, выйдя на лестничную площадку; мы разглядывали его, но его лицо абсолютно ничего не выражало. Мы часто встречали его в «НЕМС» и раньше, когда набивались все в одну кабину, чтобы послушать Ширеллса, Бобби Ви, Марвина Гэя и других. Каждый раз, как он заставал нас, крутящих один диск за другим, кто-нибудь из нас поспешно хватал пластинку, крича:

— Вот эту. Кто платит?

Однако он прекрасно знал, что мы вовсе не собираемся что бы то ни было покупать.

Но теперь, на пороге его двери, положение было совершено другим: мы очень стеснялись, были очень неряшливы и сильно опоздали. Эпстайн приложил максимум усилий, чтобы нас ободрить. Он явно был смущен, но изобразил улыбку, встречая нас. Когда мы поднялись в его бюро, он сказал нам ироническим тоном:

— Боюсь, что в те дни, когда вы наведывались в магазин, вы приводили его в беспорядок. Затем он объяснил нам, зачем нас собрал.

— Я — директор этого магазина, — сказал он, — и я думаю, что смогу вам помочь.