Шерил Стрэйд: Дикая

Я заказала стаканчик с шоколадно-ванильным мороженым. Минуту спустя она протянула его мне и забрала мои два доллара, дав две десятицентовые монетки сдачи. Это были последние деньги, которые у меня оставались. Двадцать центов. Я снова уселась на белую скамейку и съела мороженое до последней крошки, а потом снова стала смотреть на машины. Я была в этом кафе единственной посетительницей, пока рядом не притормозил BMW, из которого вышел молодой мужчина в деловом костюме.

— Здравствуйте, — сказал он мне, проходя мимо. Он был примерно моего возраста, волосы причесаны и убраны гелем назад, туфли без единого пятнышка. Получив свое мороженое, он вернулся и встал рядом со мной.

— Похоже, вы только что из похода?

— Да. С Маршрута Тихоокеанского хребта. Я прошагала больше 1770 километров! — сказала я, слишком взволнованная, чтобы сдерживаться. — И закончила свой поход только сегодня утром.

— Правда?

Я кивнула и рассмеялась.

— Это невероятно! Я всегда хотел сделать что-нибудь такое. Предпринять большое путешествие.

— Вы можете это сделать. Оно того стоит. Поверьте мне, если уж я смогла это сделать, то сможет кто угодно.

— Я не могу взять такой длительный отпуск — я поверенный, — сказал он. Он бросил недоеденный остаток мороженого в мусорную корзину и вытер руки салфеткой. — А куда вы направляетесь сейчас?

— В Портленд. Я собираюсь какое-то время пожить там.

— Я тоже там живу. Как раз сейчас туда еду. Если хотите, подвезу. С удовольствием подброшу вас в любое место, в какое скажете.

— Спасибо, — сказала я. — Но я хотела бы немного побыть здесь. Просто чтобы осмыслить все это.

Он вытащил из бумажника визитку и протянул ее мне.

— Позвоните мне, когда устроитесь. Я бы с удовольствием повел вас обедать и послушал о вашем путешествии.

— Ладно, — сказала я, глядя на карточку. Она была белая с голубым, с витиеватыми буквами — диковинка из иного мира.

— Для меня было большой честью встретиться с вами в этот памятный момент, — сказал он.

— Мне тоже приятно с вами познакомиться, — сказала я, пожимая ему руку.

Когда он уехал, я запрокинула голову, закрыла глаза и подставила лицо солнцу. Слезы, которых я ожидала раньше, на мосту, наполнили мои глаза. «Спасибо, — думала я снова и снова. — Спасибо». Не только за этот долгий путь, но и за все, что, как я чувствовала, наконец собиралось внутри меня. За все, чему научила меня тропа. За все, чего я еще не знала, хотя чувствовала, что оно уже зреет внутри меня.

И то, что я больше никогда не увижу мужчину из BMW, но через четыре года перейду через Мост Богов с другим мужчиной и выйду за него замуж в месте, которое почти видно оттуда, где я сейчас сидела. И что через девять лет у этого мужчины и у меня появится сын, которого мы назовем Карвером, а спустя еще полтора года — дочь по имени Бобби. Что через пятнадцать лет я приведу свою семью на эту самую белую скамейку, и мы вчетвером будем есть мороженое. А я буду рассказывать им историю о том времени, как впервые пришла сюда, закончив поход по длинной тропе, которая называлась Маршрутом Тихоокеанского хребта. И только тогда значение моего похода развернется внутри меня; та тайна, которую я всегда себе рассказывала, наконец раскроется.

И приведет меня к этому повествованию.

Я не знала тогда, как потянусь сквозь годы и стану искать — и находить — некоторых людей, с которыми познакомилась на маршруте. Как я буду искать — и не находить — других. Как однажды наткнусь на то, чего совсем не ожидала — на некролог. Некролог Дуга. Спустя девять лет после того, как мы распрощались на МТХ, он погиб — разбился в Новой Зеландии, летая на дельтаплане. И как потом, оплакав «золотого мальчика», я пойду в самый дальний угол своего подвала, к тому месту, где висел на паре ржавых гвоздей Монстр. И буду смотреть на подаренное мне Дугом воронье перо, сломанное и растрепанное, но по-прежнему висящее там — прикрепленное к раме моего рюкзака, куда я поместила его много лет назад.

«Спасибо», — думала я. Не только за этот долгий путь, но и за все, чему научила меня тропа. За все, чего я еще не знала, хотя чувствовала, что оно уже зреет внутри меня.

Всего этого я не знала, сидя на белой скамейке в тот день, когда закончила свой поход. Не знала ничего, кроме того факта, что я и не обязана знать. Что достаточно верить: я сделала это. Понимать значение этого, даже не будучи способной сказать точно, в чем оно состоит, — как и значение всех тех строчек из «Мечты об общем языке», которые звенели в моих мыслях дни и ночи. Верить, что мне больше не нужно тянуться за рыбой голыми руками. Знать, что просто видеть эту рыбу под поверхностью воды — уже достаточно. Что это и есть — всё. Это и есть моя жизнь — как и все жизни, таинственная, невозвратная и священная. Такая близкая, такая настоящая, такая моя.