– Когда-нибудь его увижу, – ответил я убежденно. Хозяин широко раскрыл глаза, ожидая, что я скажу дальше.
Надо было менять тему разговора.
– Плату за комнату вы получите сегодня. Хозяин, не дослушав меня, повернулся и вышел.
Я вытащил из-под кровати чемодан, в котором хранил холостяцкие пожитки, и начал отбирать самое необходимое для жизни в лагере. Коверкотовая гимнастерка… Нужно взять. Новые брюки – тоже. Белье, платочки, полотенце. Альбом для рисования – обязательно. Книжонка. А это что? Ай-ай, какой же я растяпа! До сих пор не отослал сестре отрезы, купленные еще зимой. А ведь готовил подарок к весне. Как бы она обрадовалась белому шелку с набивными цветами! Да и черный с белыми штрихами крепдешин ей понравился бы не меньше.
Мария моложе меня на два года. Она единственная сестра у нас, пятерых братьев. В детстве ей жилось труднее, чем нам: слишком рано легли на ее плечи домашние заботы, и в школу надо было поспевать. Все братья любили Марию, готовы были защитить ее от обидчиков, но она никогда ни на кого не жаловалась – такой уж у нее характер.
Мысли о сестре перенесли меня в Новосибирск. Далекий, но близкий сердцу город! Вот наш домик на берегу Каменки. Последний раз я побывал в нем в 1937 году, а потом все никак не удавалось выбраться. Стихия летной жизни захватила меня. Долго и трудно шел я к ней, словно поднимался на высокий крутой перевал. И вот взошел на него и никак не нагляжусь на открывшийся простор.
Я люблю летать. Стремлюсь быть в числе лучших. Опыт летчиков-истребителей, воевавших на Халхин-Голе и на Карельском перешейке, заставляет больше думать и настойчивее тренироваться. Все добытое ими кровью надо осмыслить, понять, усвоить. Только об этом все мои заботы. Я избегаю увлечений девушками, будучи уверен, что семья не позволяет летчику целиком отдаваться своему трудному делу…
Как же быть с отрезами? Забрать с собой? Но в лагере будет, конечно, не до посылок. Эх, сестренка, потерпи еще немного – ведь больше ждала обещанного. Вот перегоню МИГи, выберу свободный часок и отправлю тебе подарок. Уложив отрезы на дно походного чемодана, я засунул его под кровать.
В ожидании Миронова еще раз вернулся в мыслях к событиям дня. А ведь сегодня в моей жизни произошло что-то большое, значительное. Командир полка назначил меня заместителем комэска! Жизневский, конечно, не знает об этом. Если бы Иванов предварительно советовался с ним, тот бы не согласился с этим выдвижением. Он знает, что я не люблю его как летчика, и поэтому не терпит меня. А я не умею скрывать своих чувств, не могу идти на компромиссы, когда речь идет о мастерстве пилотирования, о тактике.
Зато в Иванове я, как говорится, души не чаю. Он покорил меня с первой встречи. Осенью 1939 года, окончив Качинскую авиашколу, я прибыл в полк. В штабе мне сказали, что командир на полетах. На аэродром я пришел в момент взлета очередного истребителя. Меня удивило, что И-16, взмыв над землей, резко, что называется на одном крыле, развернулся. И-16 – машина очень строгая, с ней я познакомился в школе и знал, что в таком крутом вираже на небольшой высоте она может наказать – рухнуть вниз. Но летчик так искусно и молниеносно развернул своего «ишачка», что я изумился. Истребители понимают, как важен такой резкий, неожиданный маневр самолета во время воздушного боя.
– Кто взлетел? – спросил я у стоявшего рядом летчика.
– Командира не узнаешь? – удивился тот.
– Командир полка?!
– Конечно! – с гордостью подтвердил летчик.
Я с завистью смотрел на пилотов, наблюдавших за своим командиром. Хорошо учиться у такого мастера! А на второй день и я вылетел с Ивановым на двухместном УТИ-4.
Летчик-истребитель овладевает искусством высшего пилотажа, следуя в основном какому-то образцу. Мне и моим товарищам повезло: у нас таким образцом был сам командир. Он летал в пилотажной пятерке на авиационном празднике в Москве. Его любили, ему доверяли и во всем подражали. И наш сегодняшний разговор с ним, его энергичное требование – немедленно переучиваться на новые машины – были для нас чем-то очень важным.
Немецкий бомбардировщик, пролетевший над Бельцами, оставил в душе грустный след. На меня опять словно давило небо, в памяти оживал запомнившийся гул чужого самолета.
Миронов не появлялся. Досадуя, я уже собирался идти на вокзал один, как в дверях неожиданно выросла его фигура.
– Извини, Саша, задержался, – сказал он и начал укладывать свои вещи. И вдруг выпалил: – Надеюсь, в Тирасполе мы остановимся на денек? У меня там знакомых девчат – хоть отбавляй!
Читать дальше