М. Загребельный - Эдуард Лимонов

Однажды писатель читал научное исследование своего творчества: «…английского профессора российского происхождения. По-моему, Рогачевского. Он приводит мои письма и интервью разных лет и ловит на том, что когда-то я высказывал одни взгляды, а потом другие. То я называл себя русским писателем, то не называл себя русским писателем. Но ведь и то и другое верно. Ощущение, будто автор меня оспаривает. А что меня оспаривать? Ты исследователь, так что исследуй. Он рассуждает на тему, будут ли меня читать через сто лет. По его мнению, будут – потому что во мне воплотился комплекс неполноценности всего народа. О как! Думаю, народ с этим не согласится. Если у Лимонова есть комплекс неполноценности, при чем здесь народ?..

Все высказанное можно опровергнуть. Книга – это самая большая истина. В ней все абсолютно и неопровержимо, до запятой. Русская манера докапываться до последней правды ударяет иногда в психоанализ…»

14 декабря 2009 года на диспут на тему «Поэт и царь» в московский знаменитый «Фаланстер» приходит первым Эдуард Лимонов. Что только не пережили его владельцы за то, что привечают писателя. Магазин то поджигали, то искали, как царские филеры «Искру», газету «Лимонку»… Да кому только за самого «большевистского большевика» не доставалось. Даже журналу «GQ» пытались запретить печатать колумниста Эдуарда Лимонова.

– Тема не нова. Радищев и Екатерина, Булгаков и Сталин, Лимонов и Путин, – первым же берет слово в обмене мнениями. – Мы не выглядим банальными шутами. В марте я сделал заявление о намерении участвовать в выборах президента России в 2012 году. Сначала от собственной смелости «крыша поехала». Затем привел крышу в порядок. А почему, собственно, нет?

Однажды писатель вообразил себя в 2033 году. По-разному.

«Пустился во все тяжкие». Тропический остров. Океания. Бунгало. В безукоризненно белом костюме высокодостойный старик в кресле-качалке любуется восходом солнца в полшестого утра. Прелестная, как цветок лотоса, китаянка подносит поднос со стаканом виски. Настоящие ценители в виски добавляют не лед, а всего пару капель воды, размешивая их пальцем.

«Аскетизм и благородное нищенство». Бухара. Около шести утра. У мечети сидит нищий старец. Черный стеганный халат, зеленый тюрбан, подпоясан алым кушаком. А рядом тыняется английский путешественник. Гонит «одномерного человека» вон ореховым посохом.

«Погост». Скромный, как Гете во Франкфурте, памятник. На заре уже сотни почитателей вождя собрались, оставляют цветы, зажженные свечи. Бронзовая кисть блистает под лучами восходящего солнца, ее отполировали миллионы прикосновений. Если ее коснуться – придет удача. А женщинам – долгожданная беременность.

Слово Прилепину: «Не знаю, что останется от всех нас, а его имя на полных основаниях уже где-то там, где Плотины, Платоны, Плутархи, Петрарки, Данте, Монтени и прочие Ницше. А все несогласные с этим пусть идут себе…»