Петр Люкимсон - Фрейд - История болезни

Узнав в 1936 году, что Арнольду Цвейгу предложили стать его биографом, Фрейд в письме не только решительно запретил ему это делать, но и добавил: «Становящийся биографом обязывается лгать, утаивать, лицемерить, приукрашивать и даже прикрывать свое непонимание, так как биографическая правда недоступна, а если бы и была доступна, не была бы использована. Правда — торная тропа, и люди ее не заслуживают…» [16] В современном психоанализе утвердилось мнение, по которому крайне нежелательно, чтобы пациент был знаком с подробностями биографии и личной жизни своего психоаналитика; так, именно сокрытие фактов частной жизни делает психоаналитика «чистым листом» для пациента, на который он проецирует свое бессознательное. Сторонники такой точки зрения считают, что Фрейд, не вводя ее в ранг закона, пришел к данному выводу интуитивно. Однако такой взгляд никак не объясняет, что именно побудило Фрейда незадолго до свадьбы уничтожить личный архив.

Но все вышесказанное, с одной стороны, затрудняет работу биографа, а с другой — делает ее более увлекательной, побуждая его реконструировать те или иные события из жизни своего героя; реставрировать их на основе прямых и косвенных фактов, почерпнутых из разных источников, — подобно тому, как археолог из множества разбитых черепков склеивает этрусскую амфору изумительной красоты. Именно такую попытку реставрации биографии и представляет книга, которую вы сейчас держите в руках.

Наконец, третий, пожалуй, самый важный фактор заключается в определенной близости судеб автора этой книги и ее героя, несмотря на временно́е расстояние между ними. Я убежден, что невозможно понять Фрейда, не учитывая его принадлежности к еврейскому народу, не зная особенностей жизни еврейской ассимилированной, но всё же сохраняющей свою национальную самоидентификацию семьи, живущей в нееврейском окружении, не имея представления о тех специфических проблемах и душевных травмах, через которые приходится проходить детям и подросткам из таких семей, их особого мироощущения. Этот аспект, пожалуй, дает автору, принадлежащему к тому же народу, что и Фрейд, а также росшему в сходной среде, утверждать, что он понимает душевные порывы и мотивы поступков создателя психоанализа лучше, чем кто-либо другой.

Впрочем, так это или нет, пусть судит читатель.

Автор выражает огромную благодарность за помощь в написании этой книги замечательному психоаналитику и социальному работнику Елене Шпигнер.

Расхожая фраза о том, что все мы — родом из детства, не принадлежит Зигмунду Фрейду, но, вне сомнения, является одним из краеугольных камней его учения. Именно в этот период (даже не в первые годы, а в первые месяцы, а возможно, и дни нашего существования), согласно теории психоанализа, закладывается фундамент нашей личности. Первое наслаждение, первая боль, первое порицание, первый страх — ничто не исчезает бесследно. Будучи вроде бы забытыми, оттесненными в сферу бессознательного, все события и впечатления раннего детства вместе с прививаемыми нам культурными кодами в итоге определяют саму личность человека и весь ход его жизни.

Но если это справедливо по отношению к любому человеку, то тем более справедливо по отношению к Зигмунду Фрейду, сумевшему, в отличие от большинства, сохранить (или верившему, что сумел сохранить) самые ранние воспоминания детства — едва ли не с первых месяцев жизни. Без обращения к раннему периоду жизни Фрейда, более того — без знакомства с его семьей (а также того, как он сам рисовал жизнь этой семьи), по большому счету невозможно понять, ни откуда берет истоки его учение, ни саму его суть. Поэтому неудивительно, что почти все биографы Фрейда всегда начинают с его родословной, тем более что на первый взгляд проследить ее совсем не сложно.

В автобиографии Фрейд пишет, что его предки жили на берегах Рейна, затем переехали на восток и оттуда уже перебрались в Вену. Но вот тут-то Фрейд впервые и лукавит. Вольно или невольно — это важный, но уже другой вопрос. Фрейд лукавит — и это главное, так как никаких документов, подтверждающих, что его предки жили на берегах Рейна, нет. Однако для Зигмунда Фрейда эта фраза, видимо, имела принципиальное значение. Евреи Германии и Франции, первыми из своих соплеменников причастившиеся к европейской культуре и попытавшиеся стать ее частью, вплоть до Второй мировой войны крайне недоброжелательно относились к евреям Чехии, Польши, России, Украины, Бессарабии, презрительно называя их «ост-юден» — восточные евреи. Фрейду явно не хотелось числиться среди «ост-юден» — вот он и придумал версию о предках с Рейна, и не исключено, что сам же в нее и поверил.