Леон Дегрелль: Любимец Гитлера. Русская кампания глазами генерала СС

Если бы, напротив, победили Советы, кто бы в Европе смог им сопротивляться, как только огромный германский бастион был бы разрушен? Обескровленная Польша? Прогнившие, хаотичные, оккупированные, прирученные, забитые Балканы? Обезлюдевшая Франция, не имеющая никакого оппозиционного слова перед лицом двухсот миллионов азиатов и большевистской идеологии, раздутой победой? Греция, Италия – очаровательные болтуны, со своими бедными народами, застывшими на солнце, как ящерицы? Мозаика маленьких европейских наций, выживших в тысячелетней гражданской войне, неспособных купить по сто танков каждая? Если Советы побеждают рейх, тогда Сталин ляжет на тело Европы, неспособной к сопротивлению и готовой для насилия.

Конечно, потом попытаются спасти эту на три четверти советизированную Европу. Вчерашние союзники испугаются, поскольку СССР не удовлетворится этой близкой добычей, потому что его жадные руки сразу после окончания Второй мировой войны потянутся к Тихому океану, к Китаю, к Персидскому заливу, к Средиземному морю, к Суэцкому каналу, разоряя колонии, сырьевые ресурсы, крупные международные тресты.

Но англо-американцы не будут больше стараться спасти Европу для Европы: просто они постараются сохранить на Западе трамплин, позволяющий им уберечь их империализм и реагировать на империализм советский, даже, если надо будет, однажды превратив этот трамплин в огромное поле развалин атомными ударами.

Мы, сыны Европы, думали о жизни Европы.

Какой бы ни была наша оценка способа, которым война была развязана, какое бы мы ни чувствовали сожаление о прошлом, какой бы ни была горькой иностранная оккупация наших родных стран, каждый из нас понял что-то намного более важное, чем удовлетворение или неприятности, которые ощутили с 1939 по 1941 разные европейские страны, ибо на карту была поставлена судьба всей Европы.

Этим объясняется необычный подъем бесчисленного множества молодых людей от Осло до Севильи, от Антверпена до Будапешта.

Тех, кто покинул свои родные семейные очаги в Ютландии или Босе, в Арденнах или в Пуште, в Лимбурге или Андалузии не для того, чтобы служить частным интересам Германии. Они отправились на войну, чтобы защитить две тысячи лет самой высокоразвитой цивилизации. Они думали о Баптистерии Флоренции и о соборе в Реймсе, об Алькасаре в Толедо и о колокольне в Брюгге. Они погибли там без счета не за служебные посты в Берлине, но за свои древние страны, позолоченные веками, и за общую родину, Европу – Европу Вергилия и Ронсара, Европу Эразма и Ницше, Рафаэля и Дюрера, Европу святого Игнатия и святой Терезы, Европу Великого Фридриха и Наполеона Бонапарта.

Между этой тысячелетней Европой и ужасной советской лавиной уравниловки и кишащего потока ее народностей их выбор был сделан. Вся молодежь поднялась по всем четырем сторонам света. Гиганты-блондины скандинавы и прибалты, мечтательные венгры с длинными усами, коренастые и чернявые румыны, испанцы со смоляными глазами, зубоскалы-французы, датчане, голландцы, швейцарцы, англичане, канадцы, австралийцы, южноафриканцы и новозеландцы, в целом около пятидесяти, все-таки пятидесяти народов.

Тысячи бельгийцев собрались по языковому принципу внутри Фламандского легиона и Валлонского легиона. Они составили сначала два батальона, затем в 1943 году две бригады, потом в 1944-м – две дивизии: дивизию «Валлония» и дивизию «Фландрия».

Я же в течение сорока шести месяцев был одним из этих добровольцев Европы и познал со своими товарищами самую грандиозную и ужасную эпопею, я продвигался пешком в течение двух лет до порога Азии, потом бесконечно отходил от Кавказа до Норвегии, прошел от опьянения наступлений 1941 и 1942 годов до горькой славы поражения и изгнания, в то время как по половине обескровленной Европы распространялась желтая волна победителей-Советов.

В октябре 1941 года нужно было две-три недели, чтобы покрыть путь от границы рейха до русского фронта.

Мы проезжали Лемберг, где трамваи развевали по ветру маленькие украинские флажки, желтые и голубые. Едва мы проникли в деревни на юго-западе, мы сами могли судить о разрушениях, причиненных Советам: сотни бронемашин в кюветах вдоль дороги, каждый перекресток был кладбищем железа.

Зрелище длилось полчаса, затем следы боев исчезли. Мы прибыли в сердце Украины, Украины нетронутой, где в бескрайних покрытых грязью равнинах вставали сотни гигантских стогов, огромных, как дирижабли.