Василий Цветков - Генерал Алексеев

В августе 1918 г. Алексеев в письме к генералу Мазниеву отмечал: «Судьба поставила нас не только в близкое боевое соприкосновение, но сделала нас союзниками, борющимися пока за одно и то же дело и действующими в одном и том же направлении… убежден, что этот союз примет длительный и более широкий характер». Позицию Верховного руководителя Добровольческой армии вообще отличала подчеркнутая лояльность к Грузии, хотя новая республика и не собиралась уступать занятых земель.

В Екатеринодар для переговоров с представителями Кубани и Добрармии выехали Мазниев и заместитель председателя правительства Грузии Е.П. Гегечкори. 12 сентября состоялись Переговоры, ставшие последними в военно-политической биографии Михаила Васильевича. По воспоминаниям Шульгина, присутствовавшего на их открытии, генерал «был болен». «Стол был придвинут к кушетке, на которой он опирался на подушку. Но все же председательствовал. Голос его, уже более разбитый, чем скрипучий, звучал слабо. В сущности, он умирал. Мы этого еще не понимали, но скоро узнали. Он умирал на своем посту…»

Переговоры начались с предельно корректной фразы генерала: «Разрешите от имени Добровольческой Армии (помимо Алексеева и Шульгина се представляли генералы Деникин, Драгомиров и Романовский. — В.Ц.) и Кубанского правительства (его представлял глава краевого кабинета министров Л.Л. Быч. — В.Ц.) приветствовать представителей дружественной самостоятельной Грузии. Предстоящие переговоры, я надеюсь, приведут к удовлетворительным результатам. С нашей стороны никаких стремлений ограничить самостоятельность Грузии нет; я должен ожидать равноценного отношения Грузии к нам».

Во вполне «союзническом» духе начал доклад и Гегечкори, заявивший, что «борьба с большевиками — это вопрос нашей жизни и смерти». Но как только речь зашла о территориальных вопросах, грузинская делегация заявила о своем долге перед местным населением, «добровольно» пожелавшим войти в состав «демократической Грузии». Протесты руководства Добрармии в отношении Абхазии игнорировались. Переговоры продолжались уже в более резком тоне. Но «взорвала» Алексеева крайне вызывающая оценка Гегечкори Добровольческой армии,- которую он подчеркнуто назвал не выразительницей «всероссийской власти», а всего лишь «частной организацией», имеющей не больше прав, чем суверенная Грузия, в решении судьбы «спорных» территорий бывшей Российской империи. У генерала, крайне остро реагировавшего на любые попытки «умаления» роли Добрармии в «возрождении российской государственности», эти слова грузинского политика вызвали с трудом сдерживаемое возмущение.

Слово «частная организация», произнесенное Гегечкори, «упало и разорвалось, как оскорбление…» — вспоминал Шульгин. «Не то, конечно, было оскорбительно, что Гегечкори не считал нас Российским Правительством, каковым мы и сами себя не полагали… Но то было непереносимо, что этот посол маргаринового “грузинского правительства” назвал “частной организацией” то единственное, что осталось от Российской Государственности, что несло на своем знамени идею России, ту Русскую Армию, которая не имела никаких “частных” заданий, а только одно самоотверженно-общее: спасение Русского народа…»

Не желая, очевидно, присутствовать на продолжении переговоров, Алексеев покинул кабинет, где они проходили. По воспоминаниям дочери, «отец, разгоряченный дебатами… вышел в соседнюю со столовой буфетную и выпил залпом стакан ледяной воды… доктор потом говорил, что именно это и вызвало воспаление легких». Стакан холодной воды, выпитый в жаркий день, оказался губительным.

14 сентября переговоры с грузинской делегацией были прерваны, «общего языка» найти не удалось. Заняв Туапсе, части Добрармии остановились. Было сделано заявление, что «Добровольческая армия не допускает никакого посягательства на территорию Русского государства» {148} 148 Авалов 3. Независимость Грузии в международной политике. Париж, 1924. С. 240; Алексеева-Борель В.М. Дневники, записи, письма… // Указ. соч. С. 301; Деникин А.И. Указ. соч. Т. 3. С. 241—243; Шульгин В.В. Памяти М.В. Алексеева//Указ. соч. С. 33-34. .

А для Михаила Васильевича наступили последние дни жизни. «С 14-го числа, с Воздвижения, — писала Вера Михайловна Алексеева-Борель, — отец больше не вставал, однако к 20-му врачи посчитали, что воспаление легких уже не грозит опасностью. Но организм был слишком надорван. По желанию генерала Деникина был созван консилиум из известных профессоров, находившихся в Екатеринодаре и приехавших из Ростова. Но дни отца были сочтены. Мать как-то напомнила Михаилу Васильевичу о чуде после причастия в Могилеве в 1916 году, но он сказал: “Теперь не поможет”. Причащался отец вечером, в канун своей смерти, будучи в полном сознании». Накануне кончины его сын успел прочитать генералу оперативные телеграммы о развивавшемся контрнаступлении союзных войск на Западном фронте, хотя Алексеев «уже был в забытье…»