Александр Боханов - Николай II

Родственной переписки почти не вела: несколько коротеньких посланий в Крым, и все. Ксения и Сандро для нее уже давно стали чужими, а Ольга, добрая и честная, слишком удалена от всего и находилась под влиянием своей матери, ничего скрывать от нее не умела. Писать же свекрови не хотелось. У Александры Федоровны никаких родственников в других местах России уже не было. Ну, а Элла? Ее старшая сестра, ее живая связь с незабываемым прошлым. Ей она не корреспондировала. После резкого объяснения в конце 1916 года и после того, как Элла оправдала убийство Григория, все в душе Аликс умерло. Элла для нее перестала существовать. Не сомневалась, что злодеяние, совершившееся тогда, стало одной из причин последующих бед и несчастий. В декабре 1917 года написала, что «за это тоже страдает Россия. Все должны страдать за все, что сделали, но никто этого не понимает». Сама же Елизавета Федоровна, находившаяся до апреля 1918 года в своей Марфо-Мариинской обители в Москве, ни разу не написала ни ей, ни Ники. Все остальные близкие родственники царицы, брат и две сестры, находились за границей (Виктория в Англии, Эрни и Ирэн в Германии), и с ними вообще невозможно было общаться.

Послания Александры Федоровны из заточения показывают не только смирение, но и верность многих ее оценок и суждений, глубокие переживания за судьбу России. Они безусловно опровергают все слухи и сплетни, касавшиеся германофильства царицы. После падения Временного правительства заметила: «Многие уже сознаются, что все было — утопия, химера… Их идеалы рухнули, покрыты грязью и позором, ни одной хорошей вещи не сделали для Родины — свобода — разруха — анархия полная, вот до чего дошли… Лишь о себе думали. Родину забыли, — все слова и шум». В декабре написала: «Как я счастлива, что мы не за границей, а с ней (Родиной. — А. Б. ) все переживаем. Как хочется с любимым больным человеком все разделить, вместе пережить и с любовью и волнением за ним следить, так и с Родиной. Чувствовала себя слишком долго ее матерью, чтобы потерять это чувство — мы одно составляем и делим горе и счастье. Больно нам она сделала, обидела, оклеветала и т. д., но мы ее любим все-таки глубоко и хотим видеть ее выздоровление, как больного ребенка с плохими, но и хорошими качествами, так и Родину родную».

Она видела, как Ники тяжело, как переживал происходившее, но держался. Ей самой было «порой невыносимо». Душа болела за всех, но в первую очередь за страну. Брестский мир стал настоящим потрясением. «Какие времена? Что дальше! Позорнейший мир. Ужас один, до чего в один год дошли. Только все разрушили. Полным ходом армия уничтожается, как же противиться врагу? Унизительный мир… Ведь быть под игом немцев — хуже татарского ига». В том марте Александра Федоровна предсказала, что Германию неизбежно постигнет участь России, что там крушение будет не менее ужасным, чем здесь. В первый раз подобное предположение высказала Вырубовой летом 1914 года, сразу после начала войны, а теперь уже в таком исходе не сомневалась.

Самые трогательные и исповедальные письма Александра Федоровна отправляла Анне Танеевой-Вырубовой. И почти каждый раз просила ту, чтобы все эти листки непременно уничтожала, так как, если обнаружат, «могут быть неприятности». И сама неизменно, прочитав множество раз сама, а затем детям и мужу, бросала в огонь. Но Анна Александровна не последовала совету своей венценосной подруги. Она сохранила эти послания. Не могла с ними расстаться. Благодаря этому дошли до потомков эти уникальные документы, раскрывающие душевные состояния царицы на краю бездны, рисующие жизнь ее близких на пороге небытия.

Как только вышла из казематов Петропавловской крепости, Анна сразу начала писать в Тобольск. О многом рассказывала. Как сидела в одиночной камере, как охранники издевались, морили голодом, плевали в пищу и даже в лицо, как врывались ночью пьяной гурьбою и избивали, чуть не надругались, собирались даже расстрелять. Как невыразимо стыдно было, когда ее подвергали медицинскому освидетельствованию в присутствии нескольких лиц, так что и не знала, как смогла все это перенести. Сообщила, что когда в августе ее выслали в Финляндию, то по дороге пьяная матросня ее арестовала и заточила в трюм «Полярной звезды», той самой яхты, на которой когда-то они вместе проводили время, о чем осталось столько теплых воспоминаний.

Затем опять сидела в крепости, но уже Свеаборгской. Как потом ее допрашивали уже при большевиках и держали под арестом в Петрограде на Гороховой улице в бывшем доме градоначальства, где теперь размещается эта страшная ЧК. И как ей удалось чудом спастись, а ее искали по всему городу, арестовывали близких, а она пряталась у разных знакомых и каждый день, каждую минуту ждала ареста и смерти.