Виктор Розов - Удивление перед жизнью. Воспоминания

Мы подошли к койке деда, и каким-то, видимо, шестым, а может быть, седьмым чувством лежащий без сознания Варфоломей Германович почувствовал близких и открыл глаза. Первая его фраза была: «Скорей бы умереть!» Какую же, наверное, он испытывал невыносимую боль! Сломаны были ребра, таз, нога и сотрясены все внутренние органы. Сейчас я думаю, что и машина, сбившая его, тоже третий день находилась в ремонте. И хотя дед хотел умереть, он не умер… Вопреки всему выздоровел; было в нем что-то от Гаргантюа, ну, в крайнем случае, от Кола Брюньона. Правда, стал хромать и уже не мог работать в театре. А характер не изменился, никогда не жаловался на свои болячки, был весел, приветлив и по-прежнему, пропустив одну-две, а то и три рюмочки, пел «Не искушай меня без нужды».

Прожил он после аварии еще двенадцать лет и умер в восьмидесятидвухлетнем возрасте. Можно сказать, молодым. Если бы не авария, жил бы он и сейчас, потому что его жена, Александра Константиновна, была куда более хлипкой женщиной, а умерла в возрасте ста двух лет.

Дед лежал в той же Второй градской больнице, сильно сдавало сердце. Положили его в коридор, так как мест в палатах не было. Мимо сновали люди, врачи, сестры, ходячие больные, посетители. «Дед, плохо вам тут, в коридоре?» – «Что ты, замечательно, всех видно». У него в жизни, можно сказать, всегда все было замечательно. Редкостное жизнелюбие! Теперь я таких людей и не знаю, все какие-то не только вечно озабоченные, но и агрессивные, да я и сам стал колючий, раздражительный. Ломает меня наше растленное время, ломает, растворяет душу, как в кислоте…

Дней через десять – двенадцать нашему деду дали место в палате. Мы с Надей навещали его ежедневно, отойдет Надя в сторону, а дед мне тихонько: «Витя, принеси выпить», и я, грешник, приносил ему тайно бутылочку портвейна или «Кагора». Ему хотелось водочки, но я говорил: «Когда поправитесь, дома отметим», хотя знали мы, что поправки, видимо, не последует. Сердце сдавало. А характер оставался тот же – ни на что не жаловался. «Как себя чувствуете?» Ответ один: «Замечательно».

К угасающему сердцу прибавилась страшная болячка: на изуродованной в аварии ноге началась гангрена. Врачи предложили ампутацию, а сердце уже, что называется, на исходе – на ниточке. Мы с Надей едем к Александре Константиновне и объясняем положение. Вопрос ставим прямо: ампутировать ногу деду или нет? И после небольшой паузы Александра Константиновна твердо говорит – нет.

В последний раз мы пришли в больницу, и, как это ни странно, хотя дед чувствовал себя скверно, был полон добродушия и ясности. Но уже не мог даже сесть на кровати. Я приподнял его, прислонил к стене и как бы держал в руках. Надя в это время вышла из палаты: вынести утку. Дед посмотрел на меня ласковым, но слегка затуманенным взглядом и сказал: «Ничего, скоро выпишусь, и за стол сядем». Единственный сосед по палате вдруг громко произнес: «Он у вас дуба дает!» Взгляд деда остановился, раскрылся широко рот, и как бы из всей утробы стал выходить воздух – долгий-долгий выдох. Много я видел смертей, но впервые понял, что значит: человек испустил дух. Я опустил деда на подушку, вышел в коридор позвать врача. Надя возвращалась в палату, но я замахал руками, чтобы не входила. Врач удалила ходячего больного из палаты. Признаюсь честно, волнение мое было столь сильным, что сделался отчаянный приступ тахикардии, врач заметила мое состояние и предложила сделать укол. Я отказался, так как считал, что волнение мое естественно и тахикардия пройдет, когда я приду в себя. Разговаривая с доктором, я запомнил ее слова. Вот что она сказала: «Умирая, люди раскрывают свою натуру полностью, и мы понимаем, какова она была в жизни. Ваш больной был очень хорошим человеком. Я бы даже сказала, редким». И я сейчас думаю: да, можно быть одаренным человеком, даже талантливым, но это уже избранные. Хорошим человеком может быть каждый. Меня беспокоит вопрос: не будет ли их меньше, когда подрастет мой маленький внук?

Я мог бы написать и «друг», но Хилари Норвуд был коммунистом, мне хочется называть его товарищем. Пожалуй, из всех членов КПСС, которых я знавал, множество, даже, пожалуй, большинство, были люди порядочные, честные и интеллигентные, но среди них редкие – коммунисты по убеждению. В силу обстоятельств того или иного характера. И вот на своем жизненном пути я встретил настоящего коммуниста. Не нашего – английского. Хилари был коммунистом, о которых слагали стихи, песни, рассказы, романы, ставили фильмы, их идеализировали.