Женевьева Шастенэ - Лукреция Борджа

На фреске Пинтуриккьо дочь и сын папы занимают центральное место. Справа изображен в профиль легкомысленный герцог Гандийский, одетый в восточный костюм, гарцующий на коне и поглядывающий на своего брата Гоффредо, молодого светловолосого кавалера, который склоняется к нему, делая рукой жеманное движение. Слева от трона в белоснежном тюрбане стоит мрачный Джема, а возле него в широком плаще и красном колпаке — Андреа Палеолог, племянник Константина I. В центре возвышается арка Константина, прославляющая папу, на ней изображен бык Борджа с надписью: «Несущему мир».

В этой декорации, где соседствуют роскошь и сельская простота, разворачивается ораторский поединок императора, окруженного риторами, которые лихорадочно роются в книгах, стараясь найти достойный ответ на вызов восемнадцатилетней эрудитки. У сидящего на троне императора черты лица Чезаре, он напоминает кошку, готовую броситься на свою жертву, а жертва эта — Лукреция-святая Екатерина. Юная девушка, слишком быстро повзрослевшая, увешанная украшениями, в наряде из тяжелых драгоценных тканей, столкнувшись с хищником, держится с исключительным достоинством. Ее длинные тонкие пальцы сомкнуты, словно она заклинает судьбу или молится, и появляется предчувствие, что на исходе жизни она, сбросив роскошные украшения, наденет власяницу.

Просто и без прикрас художник изобразил самого себя позади Палеолога: лицо его изрыто морщинами, у него толстые губы и нос. Мы должны быть благодарны Александру VI. Посреди пышных торжеств, посвященных его интронизации, и политических интриг понтифик понял, что этот гениальный человек, безобразный лицом и телом, способен создать для него чарующее видение.

На протяжении четырех столетий апартаменты Борджа останутся недоступными, и о них будут слагать легенды. Рассказывали, что там есть портреты сожительниц папы во фривольных позах и эротические фрески, граничащие с непристойностью: Александр VI на коленях перед Джулией, бык Борджа, вскакивающий на быка Аписа, Исида и Осирис, представляющие инцест Чезаре и Лукреции, и тому подобное. Поэтому когда в 1897 году Лев XIII, отменив запрет, велит начать реставрировать эти комнаты и откроет для публики этот «храм порока», изумлению не будет предела. Свет играет на покрытых рыжеватым золотом и ультрамарином стенах и сводах и на изображениях, словно возникших из грез. Хрупкие в своих колышущихся одеждах, или закованные в чеканные доспехи, или облаченные в роскошные туалеты, они блистают, выделяясь на фоне пейзажей Умбрии. Пинтуриккьо — удивительный миниатюрист и проницательный портретист — представляет нам Борджа из плоти и крови и, главное, раскрывает их тайну.

Благодаря ему Лукреция отразилась на портрете вернее, чем в зеркале. Показывая ей другие фрески, Помпоний Лет объясняет ей эзотерический смысл египетской легенды о любви Исиды и Осириса и о его смерти, которая настигла его из-за ревности Тифона. Лукреция, почувствовавшая трагическую красоту мифа, шесть лет спустя вспомнит объяснения старого мудреца. Совсем как Исида, она будет рыдать на груди мужа, убитого ее братом.

Пока же настоящее отдано не слезам, а празднествам. Дочь Александра VI принимает многочисленных иностранных владык, свергнутых государей и ученых. Она и ее придворные многое перенимают у Востока, входят в моду их костюмы, вдохновившие в свое время Беноццо Гоццоли на создание «Шествия волхвов». Принц Джема — бесценный залог хорошего поведения Великого Турка — даже оставляет Ватикан ради дворца Санта-Мария-ин-Портику, где чувствует себя свободно и где его принимают как члена семьи. На него не сердятся за то, что он сын победителя, утвердившего господство полумесяца над Константинополем, скорее, ему сочувствуют, поскольку брат готов убить его. Лицо его привлекает и волнует странным выражением гордости, хитрости, жестокости и в то же время печали. Так ужасно быть могущественным в прошлом и поверженным в нищету в настоящем. Об этом своем тяжелом положении Джема забывает в обществе Лукреции и ее близких друзей, которые обращаются с ним, как со своим. Это последние лучи света, за которыми последует заточение в замке Святого Ангела, приведшее его к умопомешательству.

С ним, гостем-заложником, беседуют на различные темы, в том числе и о безумии. Фра Мариано Фетти, монах-доминиканец, уверен в том, что каждый из его слушателей имеет зачатки различных отклонений. Игра заключается в том, чтобы расспрашивать друг друга, на какие экстравагантные выходки каждый из них способен и какие вспышки эмоций могут за ними последовать. Это некий прообраз публичной исповеди, хоть и в шутливой форме. Один говорит, что если бы потерял рассудок, то начал бы размышлять, другой — что стал бы петь, третий — что влюбился бы. Пандольфо Коленуччо, весьма почитаемый гуманист, только что закончивший «Defensio Pliniana», которая принесет ему известность, бывает в доме Лукреции. Прежде он служил герцогу Миланскому, а затем благодаря своему красноречию добился у пап Сикста IV и Инннокентия VIII инвеституры Пезаро для Джованни Сфорца, хотя тот был незаконным сыном Костанцо. Философ отдыхает, ему нравятся игры, такие, как «Отдай цветок» 2, в которых сначала произносится слово и лишь за ним следует намерение.