Алексей Суворин - Дневник А.С. Суворина

— «Çа viendra», — сказал он, — «нельзя все разом. У вас есть хорошие медики. У вас все еще только начинается».

Я сказал, что имя Шарко теперь суют всюду — и в телепатию, и в спиритизм, и в книги о бессмертии души.

— «Да, и меня уже называют отсталым. Я открыл им ящик Пандоры, они ухватились за все, что вылетало из него, извратили многое, многое стали развивать и бросают вперед, в воздух. Но все это пройдет, и, может быть, останется только то, что открыл Шарко. Я не знаю, существуют ли привидения, я их не видал, а потому не стану говорить ни за, ни против. Говорят, можно гипнотизировать на расстоянии. Я этого не знаю. У меня и своего дела очень много. Поверьте, чтобы доказать и малые явления, надо очень много труда и метода. Если бы я стал за всем гоняться, во что бы обратился мозг мой? Частички моего мозга перепутались бы. Надо иметь «bon sens». Я не знаю, есть ли на русском языке такое слово, но «bon sens» должен руководить. Бессмертие души — хорошо бы, я бы этого желал, но вечно жить в раю и слушать ту же музыку, это скучно».

— «А ангелы наверно плохие композиторы», — сказал я. — Он улыбнулся.

— «В науке надо еще искусство, уменье проверять опыты, избрать их, направлять их. Недостаточно быть ученым, надо быть еще артистом».

Когда он с любовью показывал артистические вещи, которыми наполнены несколько комнат, я сказал ему, что он столько же ученый, сколько артист. Он отвечал:

— «Presque».

Потом изложил свой взгляд на «переведение» одного человека в другого.

— «Личность одного человека можно перевести в другого, случаи такие видел, но это редкость. Вообще гипнотизм — это патология, а не физиология. Такие типы, которые вы видели в Сальпетриере, — очень редки, может быть, десять за все время. Но гипнотизм встречается всюду, и среди женщин, и среди мужчин. Даже среди ваших гвардейцев, среди пруссаков, как во времена Фридриха II, есть истеричные люди. Не смотрите, что на вид они так крепки, — и с гвардейцем может сделаться истерика. Милитаризм доводит до этого. Что сталось с солдатами Фридриха II, то будет и с новыми, — все больше и больше истерических явлений. У женщин двойственность чаще: сплошь и рядом сегодня встречаешь ее в одном настроении, завтра в другом и притом противоположном. Они не лгут, но это вследствие истеричности. Бывает, что два состояния, как в Сальпетриере, которые друг друга совсем не знают, но бывает так, что одно состояние знает другое, но уже это другое не знает первого».

— «Французы ставят Корнеля и Расина выше Шекспира», — сказал я.

— «Это естественно. Чтобы понимать Шекспира, надо читать его в подлиннике, а его язык — не современный, в нем много слов и выражений устарелых, которых нет в современном английском языке. Я говорю охотно по английски, и так как я изучал Шекспира, то часто употребляю шекспировские слова, и англичане мне это замечают. Красоту и величие писателя можно ценить только в подлиннике, и понятно, что французы, среди которых мало распространен английский язык, не ценят Шекспира в его настоящую величину»…

Разговор о Ламброзо и Монтегацца:

— «Это — Vulgarisateurs, которые все упрощают и обобщают».

Все испанское, индийское, кое-где Спарта! — Вот куда деваться от этого Moderne! Он показал свою библиотеку в два этажа, с галлереей и лестницами; множество книг с бумажками, которые торчали из них. За Буддой ящик с карточками, очень большой. «Все это надо перечитать, отметить и т. д.». Показывал стеклянный бокал с гербом, из которого цари пили в день венчания. В нем бумажка с объяснением. Показывал другие вещи, подарок Александры Иосифовны, «duchesse Constantin»,— эмалированное серебро, два кокошника, душегрейки, несколько вещей, им купленных в Москве. Москва теряет свою физиономию. «Это я называю dègut».

13 мая.

Вечер в Ambassadeur. Роберти рассказывал о концерте в пользу алжирцев, устроенном «Courrier Français». Все «знаменитости». Одна танцовала голая, в вуали.

14 мая.

Вечером в кафэ Ша-нуар. Больше мужчины. Платные песни. Сутенеры. На фортепиано аккомпанируют. На стеклянных дверях профиль осла. Голова ослиная из терракоты. На буфете из терракоты голая женщина. На стене терракотовый монах и много рисунков. Хозяин копирует проститутку, голую женщину. Распятый Ротшильд с бакенбардами, лысый, две голых женщины — отчаяние проституции. Рисунки — голая женщина, сидящая на гильотине и приглашающая любовников Робеспьера и т. д. Голая женщина — республика. На осле красивая голая женщина в черных шелковых чулках, в перистиле — храм на Монмартре Sacre Coeur. Подпись: «C'est moi qui suis le Sacré Coeur de Montmartre».