Алексей Суворин - Дневник А.С. Суворина

Завтра уезжаю в Венецию. Спутник мой — Д. В. Григорович.

Сегодня был Батистини, баритон, и Нарышкин от вел. кн. Мих. Ник., прося поместить фельетон о Боржоме. «Сам вел. князь поправлял», — говорил он.

Бутурлина, насмешившая всех пением с Маркони и Батистини в благотворительном концерте Урусовой, — урожденная Бобринская. Она разошлась с мужем, сама богатая женщина и странствует по Европе, отличаясь оригинальностью.

23 марта.

Вена. В 12 3/ 4ч. 20 марта выехал за границу, Григорович с женой также.

На границе, 22 марта, познакомился с Конст. Н. Рукавишниковым, — 45 лет, блондин, приятное лицо, все зубы целы. Мы с ним соседи по Феодосии. Разговор об Алексееве. Он все это время был при нем. Первый консилиум через час после выстрела. Он не чувствовал никаких болей, поэтому полагали, что главные сосуды не повреждены. В 4 ч. начались боли. Пока собрали новый консилиум, пока он простился с семьей исповедался и причастился, прошло 2 часа. Операция длилась 2 1/ 2часа. Все время был в памяти. Когда боли умолкали, — шутил. Сказал одному из смотрителей водопровода: «У вас трубы с трещинами, а теперь и голова с трещиной». Если сравнить с Лихачевым, этот последний — пигмей перед Алексеевым: и честности сомнительной, и ума сомнительного, ловкий сановник и один из тех деспотов, которые, не рассчитывая на себя, сами находятся в подчинении у кого нибудь. Печать дважды приглашалась не говорить о нем, раз во время последних его выборов, в другой раз во время истории. Он действовал через Плеве, и Плеве просил министра внутренних дел запретить печати говорить о таком высокопоставленном лице. Государь, проезжая через Москву в Крым, выражал сожаление об Алексееве и сказал: «А сплетник Петербург говорил, что тут замешана женщина». Действительно говорили, что Андрианов мстил за свою сестру, которую якобы растлил Алексеев. Никакой сестры у Андрианова нет. На днях он просил к себе прокурора. Тот приехал. «Что Москва, ликует?» — спросил Андрианов. — «Плачет Москва», — отвечает прокурор. — «Странно», — сказал Андрианов. — «А я думал, что я услугу оказал Москве. Как же это «Русск. Ведомости» бранили его?» Очевидно, этот маниак, все-таки, себе на уме и хотел отличиться и попасть в герои. — «Почему «Русск. Вед.» против Алексеева?» — спросил я у Рукавишникова. — «Очень просто. Они как стали на 60-х годах, так и стоят. Дума — это, по их мнению, приготовление к конституции, она должна искать прав, а Алексеев занимается только делом». Царь о нем сказал: «Я любил его за то, что не занимался политикой, а только делом». Рукавишников — первый кандидат в городские головы, но уехал от выборов и оставил письмо с отказом. Во время дороги говорил о земстве. Московское земство много сделало для развития промыслов, мебельного дела и пр. Крестьянина надо освободить от кулака. Это не легко, потому, что он должен ему и задатками, и материалом, и боится переменить на худшее. Он не идет на новое, а держится того, в чему привык. Земство давало работу и выдавало 75 % на поделки. Давайте ему 90 %, он станет работать и по новым рисункам. Петербургское земство ничего не сделало в этом отношении. — Говорили о Вышнеградском и Витте.

— «Вышнеградский тем хорош», — говорил Рукавишников, — «что он умел вывернуть человека, т. е. расспросить у него все, как торговля, как биржа, в чем недостатки, какое ваше мнение о том или другом. А у Витте — либо можно, либо нельзя; выслушает и решает, а до человека и того, что он знает, ему нет дела. А знает он очень мало».

Витте выхлопотал Д. В. Григоровичу прибавку к его пенсии (3000 р.). еще две тысячи. Григорович все говорил, что теперь он может жить безбедно, не стесняться, а до этого он должен был беречь всякую копейку. Замечательно, что он постоянно уверяет, что имение под Веной не им куплено, а будто бы досталось по наследству от матери его жене. Очевидное желание поставить свою жену в сословие высшее, чем это было и есть на самом деле. «Удивительная хозяйка», — говорит он про нее. — «Ее все радует, петух с курицей ходят, — ее радует».

— «Строгий оберполицеймейстер в Вене теперь. Он лишил Вену ее оживления, запретил девкам ходить по улицам. За что, кому они мешали? Они такие милые были, совсем без этой наглости».

Указал на Anna Gassa, как улицу, населенную девками. В Вене все его радует: мостовая, движение, конки, рестораны, честность (в Stadt Bahn ему возвратили забытый бумажник), постройки, — была глушь 30 лет, а теперь смотрите, какие здания, расширение улиц постепенное: как новый дом в улице, так заставляют отступить и делать улицу шире. Wollzeile все занято газетами. Указывал квартиру Татищева, когда он играл, на верху отдельный мезонин, откуда он мог много видеть и стоять выше всех.