Екатерина Мишаненкова: Я — Одри Хепберн

Я часто испытываю депрессию и неудовлетворённость собой. Можно даже сказать, что в некоторые моменты я себя просто ненавижу. Я всегда была слишком толстой, или слишком высокой, или просто считала себя слишком уродливой. Я не могла справиться со своими проблемами и не могла легко общаться с людьми.

Первый раз Одри попробовала себя в качестве актрисы ещё до отъезда из Голландии.

Произошло это случайно — компания «KLM» в целях рекламы решила снять документальный фильм «Голландский за семь уроков» («Nederlands in 7 Lessen»). Это была, так сказать, документальная комедия об операторе, путешествующем по Голландии и снимающем её достопримечательности. Голландская версия была длиной в 79 минут, английская — в 39.

На роль стюардессы им потребовалась девушка, которая одинаково хорошо владела бы голландским и английским, и они взяли Одри. Вероятно, получить эту роль ей помогла Элла, у которой были связи в руководстве авиакомпании, ведь сама Одри в то время не испытывала к кино особого интереса. Но она в то время старалась воспользоваться любой возможностью подработки и с радостью согласилась.

Одри там переходит дорогу, привлекает внимание оператора, который останавливает её и расспрашивает, кто она такая. Она говорит, что стюардесса, красуется в форме на фоне самолёта и закадрового рассказа об авиакомпании, а потом предстаёт в мечтах оператора в романтическом образе — с лютней в руках и пером в волосах.

По словам одного из постановщиков, Хайнца Иозефсона, «она была весела, очаровательна, мила… она светила, как яркое солнышко». И любой поклонник Одри Хепбёрн при желании может убедиться в правоте этого отзыва, посмотрев в Интернете отрывок с её участием.

Я не часто ходила в кино. А во время оккупации я просто перестала туда ходить. Ведь показывали только немецкие фильмы.

В 1948 году Одри с матерью перебрались в Лондон.

Именно тогда она решила отказаться от фамилии отца и сохранить лишь ту её часть, которая была девичьей фамилией прабабушки. Так она из Одри Растон стала Одри Хепбёрн.

Они с Эллой сняли квартиру в Лондоне, Одри приняли в школу Мари Рамбер, но чтобы оплачивать квартиру и уроки, им обеим пришлось много работать. Впрочем, совсем беспомощными они не были — Элле помогал её старый друг, состоятельный голландец Пауль Рюкенс, давно перебравшийся в Англию. Однако говорить, что он их полностью обеспечивал, было бы опрометчиво. Сама Одри так вспоминала о первых годах жизни в Лондоне: «Денег постоянно не хватало, хотя я бралась за любую мелкую работу… Мой первый урок начинался в десять утра, а последний заканчивался в шесть вечера. У меня была работа, работа, работа — весь день и почти всю ночь… Уроки танцев превратились для меня в самое изматывающее занятие, какое только можно придумать».

Элла, по разным сведениям, работала в отеле, в цветочном магазине, экономкой в богатом доме, сопровождала туристов. Одри фотографировалась для торгового каталога, переводила документы и подрабатывала секретарём в туристической фирме, рекламировала шляпки, мыло и шампуни. Но увы, она всё лучше понимала, что её мечте стать великой балериной сбыться не суждено.

У меня почти не было настоящей юности — очень немного друзей, совсем мало радости в том смысле, в каком её понимают подростки, и совершенно отсутствовало ощущение собственной безопасности. Удивительно ли то, что я стала таким замкнутым человеком?

В октябре 1948 года Одри Хепбёрн рассталась с мечтой о балете.

В школе Мари Рамбер ей пришлось нелегко — мадам была очень жёсткой преподавательницей и по воспоминаниям учеников за неправильную позицию могла хлестнуть стеком прямо по рукам. После её занятий одни рыдали, другие давали ей прозвища, но все вынуждены были терпеть, потому что она была настоящим мастером своего дела. Одри тоже долго терпела и резкие замечания, и всё остальное, потому что, как она сама говорила: «Моей мечтой было надеть пачку и выйти на сцену Ковент-Гарден».

Но в конце концов ей пришлось смириться с жестокой реальностью. Она была слишком высокой для балерины и начала заниматься танцами слишком поздно. Осенью 1948 года Мари Рамбер сказала ей об этом прямо и посоветовала попытать счастья в музыкальном театре или стать преподавательницей.

«Моя техника не шла ни в какое сравнение с техникой тех девушек, которые пять лет учились в „Сэддлерс Уэллс“, за учёбу которых было кому платить, у которых всегда были пища и бомбоубежища, — с горечью вспоминала Одри. — Здравый смысл подсказывал, что в балете мне успеха не добиться. И всё же я продолжала считать, что участие в мюзиклах ниже моего достоинства». Здравый смысл всё же возобладал — в октябре 1948 года Одри покинула общежитие балетной школы в Кенсингтоне и занялась поисками работы в театре.