Павел Кочегин - Человек-огонь

Идут молча, только все крепче и крепче сжимают друг другу руки.

За рекой поднялись на увал, остановились. В большой чаше, как на ладони, раскинулось огромное село. К западной окраине его темной стеной подступил сосновый бор. Из леса вырвалась река и, пропетляв около огородов, ивовых и тополевых рощ, вбуравилась в частокол могучих сосен. И вспомнились в минуту разлуки первые встречи, тихие лунные ночи, дорогие сердцу места.

День жаркий и тихий. Только редкие дуновения ветерка слабо колышут косынку, яркие блики срываются с кокарды и пуговиц Николая.

По пыльной дороге непрерывно движутся подводы. Взревела однорядка, и пьяные голоса затянули прощальную:

Ее подхватили на других телегах, и разноголосый вой полетел в степь:

Тисками сдавило сердце Ани.

— Коля, милый, — тихо зашептала она, — зачем все это, кому нужна наша разлука?

Николай взглянул в карие влажные глаза жены.

— Не плачь, родная. Нас только двое, у нас нет ревунов. А зачем отрывают отца от этой оравы? — и он показал рукой на дорогу.

Тощий пегашка, еле переставляя ноги, тянет телегу. На ней сидит хмурый бородатый крестьянин в старом заплатанном картузе и пестрядинной рубахе. На руках — грудной ребенок, мальчик лет трех стоит у отца за спиной, обхватив его шею ручонками. Две девочки, чуть постарше, с тоской заглядывают тятьке в глаза. Слева, придерживаясь за телегу, чинно шагает подросток, справа, — низко опустив голову, обливаясь слезами, бредет убитая горем жена.

— Тять, а тять, зачем едешь от нас? — спрашивает одна из девочек.

— Царь гонит, доченька, царь. Не один, чать, еду, многолюдство.

— Ох, Коля! Надолго ли наша разлука? — прошептала Аня.

— Видать, надолго. В большом котле заварили кашу хозяева, а народу придется расхлебывать. Ну да палка о двух концах. Не горюй, пиши чаще письма. Ну, Аня, родная, мне пора, — закончил Николай; горячо поцеловав жену, вскочил в седло.

Всадник взлетел на холм и через мгновение скрылся в лощине. А минуту спустя растаяло за ним и пыльное облачко. На душе у Ани стало пусто.

Три года Николай Томин провел на фронте.

В одном письме Анна посетовала мужу, что другие казаки, как Полубаринов, не по одному разу были в отпуске, а он почему-то не может приехать даже на один денек. В ответ Николай написал:

«…Вот, сама видишь, моя дорогая, какие порядки. Кто еще и позиции не видел, того отпускают на семь недель, а я все время на позиции, но об отпуске даже не думаю».

Много крови и смертей видел, много товарищей потерял за эти годы Томин и среди них задушевного друга Александра Алтынова.

При дивизии формировался партизанский отряд. Перед тем, как нести список на утверждение начдиву, адъютант генерала есаул Полубаринов вычеркнул первую попавшуюся на глаза фамилию и вписал Алтынова.

Операция партизанского отряда прошла успешно: были захвачены документы штаба неприятельской дивизии, пленен немецкий офицер.

— Развяжите руки, — попросил пленный, когда отряд темной ночью подошел к линии фронта.

— Дайте честное офицерское, что не побежите, — потребовал Томин.

— Честное офицерское. Нарушу — стреляйте из моего пистолета, — ответил тот. — Бой точный.

При переходе небольшой речушки, что разделяла противников, отряд был обнаружен и обстрелян. Пленный метнулся в сторону, но меткая пуля свалила его наповал. Томин подбежал к врагу и, сокрушаясь, сказал:

— И надо же было тебе бежать!..

Раньше командир сотни Каретов, стройный, бравый казачий офицер, недолюбливал Томина за прямоту и смелые выступления в защиту казаков от произвола офицеров. Самолюбивый сотник, в присутствии командиров, с иронией отвергал предложения Томина по тактическим вопросам. Но поразмыслив наедине, принимал решение, подсказанное рядовым казаком. И получалось неплохо.

Но вот в бою был убит командир взвода, Томин принял подразделение и блестяще завершил операцию. Рейд же партизанского отряда, во время которого командиру вновь сгодился совет нижнего чина, сблизил этих людей, разных по характеру и званию.

Если прежде сотник выговаривал Томину за его откровенные разговоры с казаками, то теперь «не стал замечать их».

— Пусть учит казаков уму-разуму, — решил он и махнул рукой.

И Каретова война кое-чему научила, и он стал прозревать.

…В сотню пришла почта. На этот раз счастливчиком оказался Николай Томин. Его окружают товарищи, спрашивают о новостях.