Николай Штучкин - Грозное небо Москвы

Сказка даже для городских: Володя - москвич, Толя - из Харькова. А что вижу и чувствую я, если каждый куст у заросшего пруда, каждая крыша избы, звон ведра у колодца напоминают до боли родные места и душа переполнена воспоминаниями.

Слева и справа, насколько хватает глаз, вперемежку луга, рощи, поля. Небольшие деревушки и села утопают в садах, виднеются только крыши - белые, зеленые, красные. Сзади нашей стоянки - деревня Алферьево, небольшая, дворов на пятьдесят, с садами, огородами, неотъемлемой частью деревенской красы георгинами, золотыми шарами у каждого дома.

Перед нами лужок, небольшой, затерявшийся среди лесов и полей Подмосковья, впервые разбуженный ревом моторов 22 июня; теперь это наше летное поле. Вполне вероятно, сюда никогда бы не сел ни один самолет, если бы не война, и никто не топтал бы эту большую, по пояс траву, не обжигал бы ее бензином, не губил отработанным маслом. Никто бы не рыл здесь землянок, траншей и окопов.

На той стороне аэродрома, на северной, - стоянки двух эскадрилий, второй и третьей. Там же КП - командный пункт нашей части. Но их отсюда не видно, они в низине. Оттуда, будто из-под земли, высится красная кирпичная церковь, но она значительно дальше, у шоссейной дороги, идущей к Волоколамску. И город, и церковь - ориентиры, по которым мы находим свою полевую площадку.

Завтра, по указанию командира полка, траву на площадке скосят, но скосят не начисто: через каждые десять-двенадцать метров оставят небольшие кусты, и летное поле, если смотреть с высоты, будет похоже на заболоченный луг; летчики соседних полков, прилетая на нашу точку, не с первого захода будут верить посадочным знакам.

Грунт летного поля, поросший густой травой, - достоинство нашей точки: какой бы дождь ни прошел, глядишь, через час уже сухо, летай, работай в полную силу.

Младшие лейтенанты Анатолий Шевчук, Владимир Леонов и я - боевое звено, и хоть воинские звания у всех одинаковые, Шевчук - командир, мы - подчиненные. Толя окончил военную школу на целых два года раньше меня и Володи. Он уже был командиром звена, а теперь адъютант эскадрильи. Так называется должность по штату, а по сути - начальник штаба. Это, конечно, величина, и другой бы на месте Толи держал себя с молодыми соответственно должности, он же прост и приветлив, и мы уважаем его как командира, как человека.

Но мы перед Толей юнцы. За эти два года он стрелял по воздушным и наземным мишеням, ходил по маршрутам, не раз побеждал в учебных воздушных боях, а нам все это еще предстояло. Однако дело не только в налете, главное - в зрелости мысли.

.. Я вспоминаю спокойное, тихое, необыкновенно мирное утро в Клину. В тени под разлапистым деревом, около самолетной стоянки, мы ждали командира полка, ждали отбоя тревоги. Подполковник Девотченко, суровый, сосредоточенный, вернувшись из штаба, сказал: "Отбоя тревоги не будет. Война".

Война... Мы слышали о боях и победах советских пилотов в небе Испании, Китая, Монголии. Слышали раньше, до 22 июня. А в тот первый военный день, собравшись у машины Шевчука, мы бурно восторгались их героизмом и были полны решимости драться с врагом, совершать подвиги. Мы уже видели себя в ореоле славы и почета, мы где-то парили, позабыв, что многим из нас даже в учебных целях не доводилось нажимать на гашетку. И только Шевчук, с доброй усмешкой старшего, вернул нас на грешную землю:

- Плохо, хлопцы, если сразу пойдем на фронт. Полетать бы немного, потренироваться...

И мы убедились, что Толя был прав. Убедились в самое ближайшее время - 25 июля 1941 года, на четвертый день после первого ночного налета фашистов на нашу столицу. Этот день - наша беда у наука, но рассказ о нем впереди. А сейчас, дружно повернувшись на рокот мотора, молча глядим на восток. Самолет приближается. Его можно уже различить; это двухместный УТИ-4, учебный вариант истребителя И-16. Самолет проходит над стартом, делает круг, идет на посадку.

- Начальство, - говорит Анатолий, - новый командир полка майор Александр Степанович Писанко.

- Слышал о нем? Видел? - сразу загорается Володя Леонов.

Нетерпеливый, подвижный, очень веселый Володя любит цыганские песни. И не меньше, чем песни, - всякие новости. Чтобы первым узнать, первым рассказать о них летчикам эскадрильи. Шевчук улыбается. Зная невинную Володину слабость, отвечает коротко, ясно:

- Не слышал. Не видел.

Володя разочарован и, вижу, не верит. Но спрашивать бесполезно, если Шевчук не хочет сказать - не скажет. Повернувшись, глядим на дорогу, в дальний конец деревни. Оттуда, поднимая серую пыль, несется полуторка. Шевчук глядит на часы.