Ярослав Ивашкевич - Шопен

Шопену все это было совершенно чуждо. Он не понимал происходивших перемен, но английские экономические, житейские, светские и общественные отношения раздражали его на каждом шагу. Он страдал. В королеве, молодой еще и влюбленной в принца-мужа, сохранилось что-то от первого радостного периода ее царствования, но ведь прошло как раз десять лет с тех пор, как она вступила на трон. Начиналось уже это «поглощение скукой благопристойности», царство лицемерия и ханжества. Говоря словами А. Л. Мортона, с 1818 года «начиналась викторианская эпоха в полном смысле этого слова». Для людей типа Шопена обычаи этой эпохи были раздражающе неприятны, скучны, неестественны, трудны. Английский «свет», который начал формироваться из представителей промышленного капитала, — о чем на каждом шагу свидетельствует в своих письмах, сам того не подозревая, и Фридерик, — беспрестанно оскорбляет его, отказывая ему в праве называться артистом, выспрашивая, «сколько он стоит», расценивая его музыку like water [101] После того как появилось первое издание этой книги, ее автор получил письмо известного шопеноведа Артура Хедли, в котором содержалось следующее замечание: «Единственное, с чем я не могу согласиться в Вашем новом томе, это Ваше суждение о музыкальной и интеллектуальной жизни Англии в 1848 году, основанное на взглядах самого Шопена, который абсолютно ничего об этом не знал и, будучи смертельно больным, ничего не хотел знать. Я далек от того, чтобы обижаться за это на нашего беднягу, великого человека, не знавшего языка, неспособного понять того, что вокруг него творится. Все это печально; и кстати, сколько же противоречий в письмах самого Шопена! Он почти что ничего не знал о Бетховене. В Париже (он это сам говорит) Бетховена не играли. В Лондоне в 48-м году он мог услышать все симфонии, квартеты и т. д. Правда, сам Шопен признает, что ему кажется, что нигде, кроме Бирмингема, нельзя было бы исполнять великие хоральные сочинения Эльснера. Когда бы наш Шопен спросил Вебера, Бетховена, Мендельсона и т. д., какова была музыкальная жизнь Англии у него сложилось бы совершенно иное мнение. Бетховен и на смертном одре еще сказал бы ему кое-что на сей счет». (Прим. авт.) .

Не удивительно, что, проведя недели три в этой атмосфере, Шопен начинает подумывать о возвращении во Францию. Только бы не остаться без куска хлеба зимой! — вот что его тревожит. И все же композитор вынужден остаться в Англии, чтобы раздо быть необходимые деньги. В Лондоне он пользовался кое-каким успехом, но заработал не густо, в августе выехал в Шотландию. Через Эдинбург он едет в замок Колдер Хаус, принадлежащий родственнику «добропорядочных шотландок», лорду Топихену. Жизнь шотландских помещиков, английская «деревенская жизнь» не очень-то приходятся ему по вкусу. «Добропорядочные шотландки» «таскают» его из замка в замок, всюду один и тот же образ жизни, всюду мужчины устраивают продолжительные послеобеденные «собеседования», во время которых Шопен вынужден «смотреть, что говорят, и слушать, как пьют».

Чувствуя себя одиноким, композитор пишет много писем: Гжимале, парижским друзьям, Гутману и верному Франшоме, Соланж, а также родным, благодаря чему мы располагаем громадным количеством подробностей, связанных с пребыванием композитора в Англии. Трудно представить себе более грустную картину.

Состояние здоровья Шопена ухудшается, и, что трагичнее всего, появляются апатия, душевная вялость. Прежде отражать приступы болезни ему помогала твердая вера в победу, стремление жить, создавать. Творчество вызволило его от недуга на Майорке. Теперь воля к жизни его покинула. Старый Шопен, хоть и был чахоточным, жил до семидесяти пяти лет. Фридерик махнул рукой на жизнь. Смерть приближается быстрым шагом, «…и зол я, и грустно мне, и докучают люди своими излишними заботами. И вздохнуть не могу, и работать не могу. Чувствую себя словно совсем один, один, один, хоть меня и окружают». Далее семь строк старательно зачеркнуты.

Несмотря на то, что силы оставляют его, Шопен еще дает концерты в Манчестере, Глазго, Эдинбурге. О пребывании в Манчестере композитор пишет: «Жил в деревне (в городе слишком дымно); у всех, кто побогаче, есть квартиры за городом. Я жил у почтенного Швабе…» В Эдинбурге он встретил княгиню Чарторыйскую с мужем и сыном. Полиция Меттерниха приказала княгине покинуть Вену в тот бурныйгод. Она направилась в Англию. Встретила ли она здесь своего кузена Станислава Ворцелля [102] Ворцелль, Станислав (1799–1857) — польский революционно-демократический деятель, социалист-утопист, участник восстания 1830–1831 годов; член эмигрантского Демократического общества и общества «Люд польский», был другом А И. Герцена. ? Этого мы не знаем.