Андрей Трубецкой: Пути неисповедимы (Воспоминания 1939-1955 гг.)

В 24 часа на восток страны было выслано 367 тысяч немцев. Вот цитата из Указа Президиума Верховного Совета СССР от 28 августа 1941 года «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья»: «По достоверным данным, полученным военными властями, среди немецкого населения, проживающего в районах Поволжья, имеются тысячи и десятки тысяч диверсантов и шпионов, которые по сигналу, данному из Германии, должны произвести взрывы в районах, заселенных немцами Поволжья. О наличии такого большого количества шпионов среди немцев Поволжья никто из немцев, проживающих в районах Поволжья, советским властям не сообщал..., следовательно, немецкое население Поволжья скрывает в своей среде врагов Советской власти»..

Как это характерно для СССР: сделать провокацию, а потом наказать весь народ. А выселение других народов, а отношение к людям, попавшим в плен, да просто оказавшимся на оккупированной территории?

Так что же такое была Великая Отечественная война советского народа против гитлеровской Германии? Сплав героизма и подлости, жертвенности и беззакония, святого выполнения долга и нечеловеческих лишений, государственной преступности и обмана, лицемерия и грубого просчета, погубившие миллионы жизней, исковеркавшие судьбы людей? Наверное, да.

В отряде оказался экземпляр такого устава. Просматривая его, я обратил внимание, что издан он, вернее, напечатан не у нас, а в Германии, вероятно, для нужд Власовской армии.

Теперь вновь Сергиев Посад.

Многие годя спустя я все возвращался к событиям тех времен. Что же такое был Николай? Умный разведчик, обведший вокруг пальца не только нас — это была не штука, но и всех партизан во главе с многоопытным командованием? Но кому он взялся служить — немцам, которые проигрывали войну? Или он полагал, что борьба с большевизмом не кончится с разгромом Германии и действовал по принципу: хоть с дьяволом, но против большевиков? А может быть, он был просто запутавшимся человеком.

В феврале 1983 года я читал часть воспоминаний Косте и Мише Когуту, приехавшему из Минска в Москву по делам. Стали вспоминать давно минувшее, и выяснились любопытные подробности в деле Васьки и Николая. Миша рассказал, как однажды совместно с поляками они двигались на задание. Миша и поляк Семп ехали верхом, а Николай был поблизости, и чувствовалось, что он хочет сказать что-то важное. Вдруг сзади к нему подбежал Васька и сильно чем-то ударил в спину. Шедшие вблизи партизаны видели в руках у Васьки якобы нож. Ваську оттащили, и Миша попросил Николая показать спину. Тот отнекивался, но потом снял рубашку — меж лопаток была большая свежая ссадина. На вопрос «В чем дело», — Николай ничего не ответил. Один из партизан (Наседкин) в тот же день рассказал об этом эпизоде Владимиру Константиновичу. На мой взгляд эпизод странный, свидетельствующий о трениях между Васькой и Николаем, неведомых нам. Возможно, что в этой паре Васька был старшим. Не случайно в приговоре фамилия его произносилась первой.

Костя рассказал, что первый сигнал о Николае и Ваське был от нашего же партизана Димки Цивилева, сообщившего о них Владимиру Константиновичу. (Возникает вопрос где, когда и при каких обстоятельствах и что было рассказано. Не исключено, что Димка проговорился, что у ребят были немецкие награды — среди партизан об этом говорилось.) Это, конечно, послужило толчком к разговору или допросу Димки командиром, и все всплыло на поверхность. Не тогда ли Владимир Константинович предложил нашей группе в любом составе, хотя бы одному, вернуться в Кенигсберг с заданием? Напомню, что все отказались, а Васька согласился. Но поездка так и не состоялась. По словам Кости, была запрошена Москва.

Много позже радистка Лена Потанина рассказала, что из центра пришла радиограмма с сообщением, что из Кенигсберга бежала группа, в которую входил немецкий агент. Во второй радиограмме была названа фамилия — Бронзов, а еще позже — и Шестаков. Костя рассказал, что Москва не разрешила перевербовывать их и вынесла решение о расстреле. Они имели задание на длительную консервацию.

Меня удивляет самонадеянность Васьки, сквозившая в его поведении: он так сильно уверовал в немцев и явно недооценивал наших. Удивляет и недомыслие Николая, человека неглупого и осторожного. Ведь он видел, что попали мы в очень «серьезный» отряд. Возможно, он и пытался найти какой-то выход, но я этого не замечал.