Вячеслав Бондаренко - Вяземский

А. Вяземский испытывал такие же чувства. Но напрасно искать у него аналог пушкинской «Моей родословной». Дело, наверное, в том, что более знатного человека, чем Вяземский, в русской поэзии за всю ее историю не бывало, и с его стороны странно было бы во всеуслышание гордиться такими пращурами, как Рюрик, Святой Равноапостольный Владимир Креститель, Ярослав Мудрый и Владимир Мономах. Перед таким происхождением никли «древа» всех прочих дворян-литераторов. А сам князь Петр Андреевич относился к своей ослепительной генеалогии, достойной королей, с обезоруживающей аристократической простотой. Истинный Рюрикович, он никогда не упоминал всуе своих славных предков, хотя можно не сомневаться — знал и помнил их деяния превосходно. Например, в 1840 году он лично написал подробную генеалогическую справку об отце для «Российского Родословного сборника» князя П.В. Долгорукова…

С течением времени древних княжеских родов в России становилось все меньше. Они медленно, но неизбежно теряли прежнее значение в государстве и к 1830-м годам, к правлению Николая I, были представлены лишь немногими заметными личностями. Иронический монолог Русского в пушкинском отрывке «Гости съезжались на дачу…» (1828—1830) исчерпывающе полно воссоздает мысли подлинного аристократа, принадлежащего к чахнущему древнему роду: «Наша благородная чернь, к которой и я принадлежу, считает своими родоначальниками Рюрика и Мономаха… Корень дворянства моего теряется в отдаленной древности, имена предков моих на всех страницах истории нашей. Но если бы я подумал назвать себя аристократом, то, вероятно, насмешил бы многих. Но настоящая аристократия наша с трудом может назвать и своего деда. Древние роды их восходят до Петра и Елисаветы. Денщики, певчие, хохлы — вот их родоначальники. Говорю не в укор: достоинство — всегда достоинство, и государственная польза требует его возвышения. Смешно только видеть в ничтожных внуках пирожников, денщиков, певчих и дьячков спесь герцога Monmorency, первого христианского барона».

Вымирание старой аристократии и замена ее, в том числе на общественной сцене, «новым» дворянством и выходцами из мещанства глубоко волновали Пушкина. Сам принадлежа к древнему дворянскому роду, он не мог молча смотреть на то, как подлинное дворянство оттесняется от управления страной. Вяземский относился к этому более спокойно и считал, по-видимому, что старую аристократическую кровь необходимо время от времени «обновлять» (вполне уважительные и даже ласковые отношения связывали его, например, с графами Разумовскими — теми самыми, которых Пушкин считал воплощением ненавистной новой знати). «Принадлежать старой аристократии не представляет никаких преимуществ в глазах благоразумной черни, и уединенное почитание к славе предков может только навлечь нарекание в странности или бессмысленном подражании иностранцам», — заметил Пушкин в 1830 году. И все-таки сам он неоднократно проявлял «неблагоразумие», демонстративно подчеркивая свое древнее происхождение.

Вяземский не делал этого потому, что его род, в отличие от Пушкиных, был слишком известен и о заслугах Вяземских напоминать не было нужды. Пушкины стояли в длинном ряду других старых дворянских фамилий — рядом с ними можно поставить Блудовых, Карамзиных, Бутурлиных, Дмитриевых, Мятлевых, Кологривовых, Мусиных, Бобрищевых, Каменских… Князья Вяземские были намного древнее и знатнее.

Этому роду повезло — в то время как многие Рюриковичи (например, Шелешпанские или Бабичевы) с большим трудом дотянули до XIX века и в буквальном смысле слова доживали последние дни, Вяземские за долгую свою историю не растеряли ни достоинства, ни богатств. Они словно демонстрировали прочность и несгибаемость духа старого русского дворянства.

Герб Вяземских выглядит так: «В серебряном поле герб княжества Смоленского; на зеленой траве стоящая черная пушка на золотом лафете, а на пушке сидящая райская птица. Щит покрыт княжескою мантией и увенчан российско-княжескою шапкою». Вяземские ведут свой род от Владимира Мономаха, великого князя Киевского. У внука его, Ростислава Мстиславича Смоленского, был внук Андрей Владимирович, по прозванию Долгая Рука, в двенадцатом колене потомок Рюрика. Этот-то князь получил в 1239 году в удел город Вязьму и стал зваться Вяземским. Правда, с Долгой Рукой впоследствии возникла порядочная путаница — во многих источниках можно прочесть, что этот князь якобы погиб еще в 1224 году в битве на Калке. Но, по убеждению Павла Петровича Вяземского, это не более чем предание, «внесенное для украшения в родословную» {1} 1 РГАЛИ. Ф. 195. Оп. 1. Ед. хр. 3775. Л. 65. . В действительности же на Калке погиб тесть Долгой Руки, Мстислав Романович Киевский.

Читать дальше