Алимжан Тохтахунов - Мой Шелковый путь

Великий перелом

Когда в 1985 году к власти пришел Горбачев, никто не представлял, какие грядут времена. «Перестройка» стала самым модным словом. Страна начала не просто поглядывать на Запад, но и заимствовать оттуда то одно, то другое. А там было много такого, о чем мы не имели ни малейшего представления. В том числе это касалось и эстрады. Ломая привитые в СССР нравы, многое предстояло делать «с чистого листа».

В 1987 году меня включили в состав делегации Министерства культуры, и мы отправились в Венгрию. Перед нами стояла задача научиться организовывать большие концерты — на стадионах и т. п. Увидеть Венгрию мне не удалось: во-первых, командировка была короткая, во-вторых, меня подкосила очень высокая температура, и я поначалу хотел даже отказаться от поездки, но затем взял себя в руки и полетел со всеми. Для меня это было важно, очень важно — выехать за границу после тюремного заключения. Загранпоездка казалась мне событием почти вселенского масштаба. Вдобавок уровень делегации был настолько высоким, что было бы величайшей ошибкой отказаться от поездки — в нашу группу входили заместитель министра культуры, Иосиф Кобзон, Володя Киселев из «Землян» и многие другие известные лица. Большая была компания и серьезная.

Повторюсь: мне был важен сам факт выезда за рубеж. Судимость — всегда клеймо, всегда шлейф. Вращаясь среди людей, не имеющих ничего общего с уголовным миром, хотелось, чтобы никто не смотрел на меня, как на прокаженного. Одно дело друзья, другое — новые знакомые, коллеги, партнеры. Выезд за границу означал в определенном смысле мою «реабилитацию». Я вступил в круг так называемых «благонадежных». Это оказывало большую моральную поддержку и мне, и моим друзьям, хотя все мы знали, что я пострадал безвинно.

Впрочем, грянувшая перестройка принесла стране так много нового, что вскоре судимость по целому ряду статей стала в некотором роде знаком высокого качества, подтверждением настоящей деловой хватки. Прежде всего это касалось тех, кто пострадал на поприще торговли. То, что вчера считалось незаконным, сегодня получило официальный статус свободного предпринимательства. Подпольные советские «цеховики», которых не успели расстрелять за «хищения в особо крупных размерах», стали теперь легальными кооператорами. Разумеется, кооперативы — эти семена будущего капиталистического рынка — выглядели еще жалко, но все-таки они появились и пускали корни всюду.

Должен признаться, мне не верилось, что кооперативы просуществуют долго. Гласность, объявленная Горбачевым, как основа идеологического курса КПСС в первое время произвела ошеломляющее впечатление на страну, но понемногу все привыкли к громким и привлекательным фразам, за которыми, к сожалению, не стояло ничего конкретного. Горбачев любил красоваться на публике, ему нравилось играть роль демократа, который запросто мог появиться на улице и поговорить с простыми людьми о том о сем. Но на одних словах далеко не уедешь. Видя все это, я не верил, что в стране произойдут серьезные изменения. А если и произойдут, то не в лучшую сторону… Однажды большевики уже пытались прибегнуть к НЭПу, но затем только закрутили гайки и нагрянуло время массовых репрессий. НЭП был последним глотком свободного воздуха в советской России. Горбачев тоже объявил НЭП. Оставалось ждать, когда после горбачевского НЭПа начнется ужесточение во всех областях.

Народ шептался, народ тревожился. Бродили всякие неприятные слухи. А когда в «Советской России» появилось письмо Нины Андреевой с гневными обвинениями в адрес перестройки, атмосфера как-то сама собой сделалась душной. Все громче звучали речи ортодоксальных коммунистов о необходимости навести порядок железной рукой, поговаривали о скорой реабилитации Сталина. Нависло предчувствие чего-то страшного.

Мне не хотелось ждать, когда на страну вновь опустится непроглядная туча. А общая ситуация ведь не сулила ничего хорошего. Помню мое безмерное изумление, когда возникли гигантские очереди за хлебом. В Москве хлеб стал дефицитом! В столице! В магазинах исчезали продукты, появились продовольственные талоны — грозное предзнаменование голодных времен. Пустая говорильня представителей верховной власти начала вызывать раздражение. Страна трещала по швам. Конечно, меня лично не касался дефицит продуктов: с моими деньгами я мог купить что угодно, в ресторанах столы ломились от яств. Однако общая атмосфера в Советском Союзе заставляла задуматься о будущем.