Константин Симонов - Четыре шага (Так называемая личная жизнь (Из записок Лопатина) - 1)

И снова долго никто не входил в ворота кладбища и не выходил из них.

Наконец из ворот вышел батальонный комиссар, похожая на него, такая же худая, как он, до синевы заплаканная девушка лет восемнадцати и рослый хмурый шофер. Он отпихнул ногой мешок Лопатина и полез в машину.

Батальонный жестом показал Лопатину, чтобы тот устраивался впереди, а сам с девушкой сел сзади.

- Подъезжай сначала к управлению тыла, - приказал батальонный шоферу.

Лопатин сидел впереди и думал о том, что люди по-прежнему умирают и просто так. Сзади него тихо переговаривались отец и дочь.

- Если совсем не будут топить, переезжай к тете Нине, - говорил отец.

- Не хочу, она к маме так ни разу и не пришла, - ответила дочь.

- Ты же знаешь, что она болеет.

- Не хочу, она каждый кусок будет считать, - упрямо повторила дочь.

- Так кусок-то твой, - сказал отец. - Я вам с ней буду весь аттестат переводить. Она будет не вправе.

- Все равно не хочу, - так же упрямо повторила дочь.

- Ну, как хочешь, - вдруг согласился он.

Потом они заговорили так тихо, что Лопатин некоторое время ничего не слышал. Потом девушка горько всхлипнула и сказала:

- Верно, мама красивая лежала в гробу, как будто не болела?

За спиной Лопатина установилось молчание и послышался хриплый звук, перешедший в кашель. Отец боролся со слезами.

- Не надо, папа, не надо, ну прошу тебя, не надо... - умоляюще сказала девушка, и звуки кашля за спиной Лопатина затихли.

"Вот у них горе, - подумал Лопатин о людях, сидевших за его спиной, - а у нас с Ксенией так, маята... Хотя если убьют - тоже поплачет".

Машина остановилась на улице Горького, около здания Музея Революции, окна его были забиты деревянными щитами.

- Сейчас перейдешь на ту сторону, - как маленьком, стал объяснять отец дочери, открыв дверцу машины, - и зайдешь вон в тот подъезд, в первый, в бюро пропусков. Там позвонишь Филиппову по двадцать седьмому, скажешь, кто ты, и он тебе закажет пропуск. Я его предупредил.

- А если он меня не возьмет? - сказала девушка.

- Возьмет, он мне обещал. Он мне вчера сказал, что им нужны машинистки.

- А если не возьмет? - снова спросила девушка.

- Не возьмет - напишешь, - сухо сказал отец и, не вылезая из машины, обнял и поцеловал ее. - Ну иди, иди...

Она вышла из машины, и он, прильнув к стеклу, проследил за нею, пока она не перешла улицу и не скрылась в подъезде управления тыла.

- Поехали, - сказал он.

Машина пересекла занесенную снегом и не расчищенную Красную площадь, свернула по набережной на Полянку и выехала на шоссе. Батальонный комиссар сидел сзади и упорно молчал.

За Подольском закипел радиатор, шофер остановил машину, открыл дверцу, полез за заднее сиденье, с грохотом вытащил оттуДа ведро и побежал за водой. Пока он доливал воду, из радиатора вырывались столбы пара и под сильными порывами морозного ветра, переломившись, отлетали в сторону.

Когда шофер наконец завернул пробку радиатора и влез в машину, Лопатин решился повернуться к своему спутнику.

- Может, пересядете вперед, товарищ Васильев?

- Не надо, - сделал тот слабое движение рукой. - Если хотите, сами пересядьте на заднее.

Он подвинулся на сиденье, и Лопатин сел рядом с ним - туда, где недавно сидела его дочь.

- Сволочи люди, - вдруг ни с того ни с сего сказал Васильев.

Настоящие мародеры! Было бы на фронте, пострелял бы своей рукой.

- Я одного по уху зацепил, когда вы вперед ушли, - сказал шофер.

- Зацепил, а что толку? Все равно были мародерами и останутся...

- А что, в чем дело? - спросил Лопатин, чувствуя, что пришло время поддержать разговор.

- За все дай! - сказал Васильев. - За место - дай! За то, чтобы могилу вырыли, - дай! За то, чтоб сегодня, а не завтра похоронили, - дай! Даже за то, чтобы землей засыпали, - дай! Как будто можно землей не засыпать. А хотя с них все станется - не дашь, так и не закопают! Вытащат гроб из земли, в сторону поставят и кого-нибудь другого на этом месте похоронят, и опять - дай! Дай хлеб, дай сахар, дай табак! Дай водки! Дай, дай, дай!

- А если не дать? - сказал Лопатин.

Васильев печально и зло усмехнулся:

- На кладбище не заходили?

- Нет.

- И хорошо сделали. По неделе прямо на снегу гробы стоят, как в очереди - кто последний, я за вами! Это у тех, кто не дал.

Не дал, потому что нету. Кто же пожалеет дать, если есть? Этим и пользуются, сволочи. Был бы я московским комендантом, - помолчав, сказал он, - сократил бы патрули и выделил наряды бойцов на кладбищах могилы копать. Ничего бы не составило. А так собралась - ряжка к ряжке бесстыжая компания из пьяных инвалидов и просто жуликов, пользуются сложившимся положением, нашли себе теплое местечко - кладбище!