Константин Симонов - Двадцать дней без войны (Так называемая личная жизнь (Из записок Лопатина) - 2)

- Поехали на завод, - коротко, даже поспешно сказал Лопатину Сергей Андреевич.

Они пошли через длинный кабинет к дверям, а Юсупов вернулся к телефону. Лопатин невольно оглянулся. Юсупов шел к телефону медленно, по в его мягкой тяжелой походке чувствовалась сдерживаемая ярость. И последние его слова, которые услышал Лопатин, выходя из этого кабинета, начатые таким же, как походка, медленным от ярости голосом, посреди фразы перешли в крик:

- Ожидаете от меня, что соглашусь покрывать ваши безобразия? Побоюсь за свою шкуру? Не побоюсь! Будем судить! Судить будем как дезертира!

- Крут Усман! Но и ноша на плечах тяжелая, - сказал Лопатину Сергей Андреевич, пока они шли по коридору ЦК. - До войны было нас пять секретарей, а сейчас двенадцать. И на всех работы хватает. За полтора года войны приняли по эвакуации больше миллиона человек. И всем нужна крыша, а новой крыши - ни одной, кроме заводских. Да еще эта зима подгадила, потребовала топлива вдвойне против расчетного. Выдаем уголь только на производстве, по талонам, и в мизерном количестве. А многие гузапаей топят. И ее почти всю сожгли. Знаете, что такое гузапая?

- Стебли хлопчатника, если пе путаю.

- Не путаете. Раньше в городе никто об этом и не подумал бы, а сейчас в снопики вяжут и на базаре торгуют. Да еще дерут за них.

- А вы сами давно здесь? - спросил Лопатин, когда они вышли на улицу и сели в машину.

- Два года.

Сергей Андреевич вынул платок и, сняв очки, протер их. Без очков его лицо показалось Лопатину совсем молодым.

- Сколько вам лет? - спросил Лопатин. - Если не секрет.

- Какие секреты от корреспондентов, тем более военных? Возраст призывной - тридцать. И на действительной был и по ВУСу - числюсь полковым комиссаром запаса. Но здесь у нас не та работа, чтобы с нее отпрашиваться: не хочу эту, хочу другую!

Могут не понять. - Сказал о себе и своей работе без малейшего оттенка того извиняющегося тона, в который впадают люди, желающие уверить, что они рвутся на фронт - только пусти их! - Забыл спросить, какая-нибудь помощь от нас до вашего отъезда требуется?

- Да нет, спасибо. Все в порядке. Хотя... - Лопатин запнулся; было неловко просить о такой вещи секретаря ЦК, но он все-таки попросил: - Если бы можно было достать два-три ведра угля...

- Для ваших хозяев? Вы у кого остановились?

Лопатин сказал, что остановился у Вячеслава Викторовича, и объяснил, для кого нужен уголь, добавив, что, может, его просьба не по адресу...

- Как раз по адресу, - сказал Сергей Андреевич. - Кто же еще вам полмешка угля даст, когда его и по талонам кот наплакал? - Он вынул блокнот и записал фамилию и адрес "лопуха". - А как ваш хозяин, Вячеслав Викторович, живет? Он давно у меня не был.

- В каком смысле? - спросил Лопатин, подумавший сначала, что речь идет об устройстве быта, и не любивший клянчить ни за себя, ни за других, если считал этот быт сносным. А у Вячеслава он был сносным.

- Конечно, не в бытовом, - сказал Сергей Андреевич. - В бытовом, знаю, - сыт. Чтобы такие, как он, были по нынешнему понятию сыты, сделали все, что могли. В душевном смысле спрашиваю.

- В душевном - средне, - сказал Лопатин.

- Почему средне?

Лопатин коротко объяснил, стараясь не уронить Вячеслава в глазах этого человека, который, очевидно, был и будет причастен к его судьбе.

- Понятно, - сказал Сергей Андреевич. - Хотя другой человек на его месте мог бы и не мучиться. Не так уж он здоров и молод, чтоб непременно быть на фронте. А здесь у нас старается делать все, что может. И печатается, и выступает, и откликается на все просьбы. Даром свой тыловой хлеб не ест. Но душа есть душа, вы правы. Что чужая душа - потемки, неверно. Но и со своим аршином в нее лезть нельзя.

Он сказал о Вячеславе так, что Лопатин вдруг подумал: а может быть, его собственные мысли про Вячеслава - что с ним непременно нужно что-то сделать - неверные мысли? Почему с ним нужно что-то делать? И все-таки нужно! Потому что он сам все равно чувствует себя несчастным, что бы там ни говорили о нем другие люди...

- Сейчас этот пустырь минуем, повернем, и начнется завод, - Сергей Андреевич вдруг счастливо, как-то по-детски улыбнулся. - Вчера с Алексеем Николаевичем Толстым ездил на авиационный.

Всегда, когда дела позволяют, стараюсь с ним съездить, если он где-то выступает. Глубоко неравнодушен к нему со школьных лет.

Я же еще молодой, первую часть "Хождения по мукам" в шестом классе школы прочел. Вот у кого действительно - русский язык!

Заслушаешься, когда выступает! Вроде по должности уже и не к месту, а продолжаю робеть перед писателями, перед вашей недосягаемой для меня профессией.