Константин Симонов - Мы не увидимся с тобой (Из записок Лопатина)

- Если ты собираешься заходить к себе домой, сегодня не надо - завтра. Я здесь одна, - сказала она, словно угадала только что подуманное им.

- Хорошо. - Он положил трубку.

- Доверши благодеяние, Лева, добудь мне еще на двадцать минут машину.

- Уже добыл. Точней - имею в наличии. Пока вы шли от меня к редактору, он позвонил, чтобы вас доставили на его машине, куда вам потребуется.

И, радостно стиснув обеими руками руку Лопатина, не выдержал, добавил:

- Дай вам бог, и сегодня, и вообще. Просто завидую вам, что такая прекрасная женщина...

"Такая прекрасная женщина... Такая прекрасная женщина", - повторял про себя Лопатин, спускаясь по знакомой старенькой, тесной редакционной лестнице с третьего этажа на первый. Повторял, казалось, бессмысленно, а на самом деле начиная неясно пугаться того, как удивительно, необъяснимо, небывало хорошо складывался у него весь этот первый день в Москве.

Взяв оставленные внизу у вахтера чемодан я вещевой мешок, он вышел во двор, где стояла незакамуфлированная, как все остальные в редакции, а незнакомая новенькая черная "эмка" с незнакомым водителем.

- Я не ошибся? - спросил он, открывая дверцу.

- Если вы товарищ Лопатин, то не ошиблись, все правильно, - ответил водитель.

И когда Лопатин сел рядом с ним, сунув на заднее сиденье вещевой мешок и чемодан, спросил:

- Куда вас?

- Сначала на десять минут на улицу Горького, а потом - там же, совсем близко, в переулок, в Брюсовский, знаете?

Шофер кивнул и тронул с места.

Хотя Лопатин сказал ей по телефону - "хорошо!" - но, уже говоря это "хорошо", он знал, что все равно должен заехать домой, только не хотелось объяснять ей этого по телефону. Все-таки, прежде чем увидеть ее, ему хотелось знать, живет или не живет сейчас там, в их квартире, его бывшая жена. Правда, Гурский позавчера сказал, что Ксения еще в Ташкенте, но это было позавчера. А кроме того, и этого тоже не хотелось объяснять по телефону, ему нужно было кое-что выбросить из чемодана, а кое-что взять.

Когда подъехали к дому, он, оставив в машине вещевой мешок, взял чемодан и стал подниматься по лестнице. Все, что было связано в его памяти с этой лестницей и о чем он еще вспоминал, когда в начале июня вместе с дочерью возвращался сюда из госпиталя, сейчас стало далеко, до безразличия. Ему самому было почти все равно, живет или не живет сейчас там, в своей комнате, его бывшая жена. Другое дело, что это могло быть не все равно для Ники.

Войдя в квартиру и поставив на пол чемодан, он сразу же зашел не в свою комнату, а в ванную и, судя по тому, что там ничего не лежало и не висело, понял, что Ксении нет, а может быть, она за это время и вообще -не появлялась тут.

Он поднял с пола чемодан и вошел с ним в свою комнату.

В комнате было душно, лето накалило ее, но он не стал открывать форточку - ему не хотелось делать ничего лишнего. Положив на тахту чемодан, он открыл его и вывернул все содержимое: две не влезших в вещевой мешок банки консервов, банку сгущенного молока, выстиранное Василием Ивановичем, но не глаженое, изжеванное обмундирование с так и не отмытыми до конца пятнами крови, грязное белье, грязные носки и платки. Этого грязного белья он и стеснялся, его и хотел оставить здесь. Да и неотмытое обмундирование могло стать причиной лишних расспросов.

Банки с консервами и со сгущенным молоком он бросил обратно в чемодан и, достав из ящика, положил поверх них чистое белье и носки, которые ему постирала перед отъездом дочь.

От духоты в комнате белье в ящике было теплое.

Закрыв чемодан и оглядев все разбросанное по тахте, он завернул накрывавшую ее кошму так, чтоб из-под нее ничего не было видно. Они могли прийти сюда завтра вдвоем, и неловко, если она вот так увидит все это...

Через несколько минут "эмка" довезла его до Дома Зинаиды Антоновны; он поднялся по лестнице и, поставив у ног чемодан и вещевой мешок, позвонил.

Дверь открыла Ника. Взяв его чемодан прежде, чем он успел помешать этому, она сказала, что уже спускалась вниз, чтобы встретить его и помочь, но ждать там внизу побоялась - вдруг у него что-то переменилось, он позвонит по телефону, а она не подойдет.

- У меня уже ничего не может перемениться, - сказал он, опустив на пол aseuidk и беря ее за руки. - Получил четыре Дня отпуска от всего на свете. А как ты? Я считал дни, и у меня вышло, что тебе нужно чуть ли не завтра уезжать обратно.

- Нужно уезжать, - сказала она, - но не завтра, а послезавтра поздно вечером, и у нас с тобой, считая сегодняшний, почти два с половиной дня. Мне вчера удалось переменить билет.