Сергей Алексеев - Дж. Р. Р. Толкин

Толкин был определённо лучше осведомлён в прошлой, чем в современной ему истории жанра. Многочисленные заботы всемирно известного и продолжающего творить писателя отнимали слишком много времени, и знакомство с новыми явлениями даже в любимых жанрах оказывалось проблематично. Практически все заметные «влияния» восходили ко временам его молодости, когда сформировался некий «канон» из перечитываемых и, по крайней мере, запомнившихся писателей. Однако этот «канон» всё-таки достаточно объёмен, чтобы не рассматривать Толкина как нечто изолированное, стоящее вне поступательного развития фантастического жанра. Толкин опирался на опыт своих предшественников, на выработанные ими методы, на открытые ими темы, — и именно как вершину и поворотный пункт в естественном развитии «мифопоэйи» следует рассматривать его творчество.

Значение Толкина и «Властелина Колец» в истории жанра фэнтези несомненно. Значение позитивное очевидно для всех. Успех Толкина дал мощнейший импульс развитию фэнтези вообще и эпического фэнтези в особенности. История фэнтези разделилась на два этапа — «до» и «после». Если «до» количество фэнтезийных эпосов исчислялось единицами, то «после» исчисляется сотнями, если теперь уже не тысячами. Но было и другое, не столь однозначное воздействие. Причем Толкин, строго говоря, тут виноват разве что своей эрудицией и одаренностью. Именно «Властелин Колец» сформировал те шаблоны эпического фэнтези, о которых не говорил и не писал только ленивый критик. «Эпическое фэнтези», «высокое эпическое фэнтези», «блестящий образец эпического фэнтези»… Частая приманка на книжных лотках, магически воздействующая примерно на ту же аудиторию, что и ни к чему давно уже не обязывающее определение «достойный наследник Дж. Р. Р. Толкина».

И дело тут не в проблеме «подражательства» или «эпигонства», даже не в ожиданиях невзыскательным будто бы читателем массовой литературы исключительно «под Толкина». Конечно, многие читатели, подобно толкиновским хоббитам, действительно «предпочитают книги про то, о чем и без того знают». Но корень проблемы — в том, что ничего, кроме «эпигонства», западноевропейским и американским «наследникам Толкина», по сути, и не осталось. Толкин сам решительно перекрыл путь приумножениям своего «наследства». Он столь щедро, во всю мощь образованности, зачерпнул из «Котла Волшебных Историй» западного мира, что вычерпал его до дна. Не во «Властелине Колец», так в других толкиновских публикациях, прижизненных и посмертных, нашлось место всему, что со времен романтиков составляло Легенду Западной Европы. И падение Атлантиды, и Первая Война на Небесах, мотивы артуровских и каролингских романов, кельтские и германские сказания о богах и героях, и многообразие сохраненных деревенскими поверьями нечеловеческих «народцев»… Не суть даже важно, любил ли Толкин, скажем, кельтские мифы или французские эпические поэмы (не любил), но знал их, а значит, использовал, сам позднее удивляясь этому.

«Наследникам» не осталось ничего иного, кроме как нести крест обвинений в «подражательстве». Даже обратившись снова к толкиновским первоисточникам, можно было получить лишь похожий на толкиновский результат. А «нетолкиновских» источников на Западе не осталось. Кое-кто, конечно, смело рискуя деньгами издателей, сдабривал тексты восточной (славянской, ассиро-вавилонской, китайской…) экзотикой. Иногда получалось замечательно. Но по определению несравнимо с подразумеваемым оппонентом — хотя бы одним откликом в читательских умах. Так что сознательное, открыто заявляемое «подражательство» Профессору даже для создателей вполне оригинальных фэнтезийных миров превратилось постепенно в хороший тон. Такова У. ле Гуин, чье Земноморье отстоит от Средиземья гораздо дальше, чем иные миры, создатели которых с жаром отрицали роль «учеников Толкина».

О чем и говорить, если даже «Космическая трилогия» и «Хроники Нарнии» Клайва Льюиса, друга и соратника Толкина по кружку «Инклингов», подчас воспринимаются массовым читателем едва ли не как довесок к трудам старшего коллеги. И это при том, что дарования и познания двух патриархов фэнтези были вполне сопоставимы, а названные циклы на самом деле демонстрируют возрастающие расхождения между ними — творческие, эстетические, в некотором смысле даже идейные. Можно сказать, что «Властелин Колец» и «Сильмариллион» лучше и логичнее смотрелись бы как итог развития фэнтези, чем как его импульс. Совершив в лице Толкина рывок в Большую Литературу, фэнтези в его же лице отведенное место в ней и заняло. Для других мастеров простора почти не осталось (Льюис — чуть ли не единственное явное исключение).