Максим Гиллельсон - М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников

менников Лермонтова, даже многие из лиц, связанных с ним родством

и приязнью, — говорят о поэте как о существе желчном, угловатом,

испорченном и предававшемся самым неизвинительным капризам, —

но рядом с близорукими взглядами этих очевидцев идут отзывы

другого рода, отзывы людей, гордившихся дружбой Лермонтова

и выше всех других связей ценивших эту дружбу. По словам их,

стоило только раз пробить ледяную оболочку, только раз проникнуть

под личину суровости, родившейся в Лермонтове отчасти вследствие

огорчений, отчасти просто через прихоть молодости, — для того, чтоб

разгадать сокровища любви, таившиеся в этой богатой натуре».

Однако «пробить ледяную оболочку» удавалось немногим, лишь

наиболее проницательным и доброжелательным собеседникам.

Даже Белинский при первом знакомстве не разгадал Лермонтова.

Из воспоминаний H. М. Сатина известно, что их встреча на Кавказе

в 1837 году окончилась взаимной неприязнью. Три года спустя

Белинский посещает Лермонтова во время его пребывания под

арестом в ордонанс-гаузе, и происходит внезапная метаморфоза;

серьезный и откровенный разговор полностью перечеркивает старое

предубеждение. Потрясенный этой встречей, Белинский спешит

сообщить В. П. Боткину о своем «открытии» Лермонтова: «Недавно

был я у него в заточении и в первый раз поразговорился с ним от

души. Глубокий и могучий дух! Как он верно смотрит на искусство,

какой глубокий и чисто непосредственный вкус изящного! О, это

будет русский поэт с Ивана Великого! Чудная натура! < ...> Я с ним

спорил, и мне отрадно было видеть в его рассудочном, охлажденном

и озлобленном взгляде на жизнь и людей семена глубокой веры

в достоинство того и другого. Я это сказал ему — он улыбнулся

и сказал: «Дай бог!» Боже мой, как он ниже меня по своим понятиям,

и как я бесконечно ниже его в моем перед ним превосходстве.

1 Г е р ц е н А. И. Собр. соч., т. VII, с. 225—226.

2 Литературное наследство, т. 67. М., 1959, с. 630—643

(публикация Э. Г. Герштейн).

9

Каждое его слово — он сам, вся его натура, во всей глубине

и целости своей. Я с ним р о б о к , — меня давят такие целостные,

полные натуры, я перед ними благоговею и смиряюсь в сознании

своего ничтожества».

В этом признании Белинского перед нами как бы воочию

встают две исполинские фигуры — фигура «неистового Виссариона»,

безудержного в проявлении своих чувств, и фигура Лермонтова с его

«озлобленным взглядом на жизнь», наперекор всему верующего

в высокое назначение человека.

Проникнув в заповедную глубину натуры поэта, Белинский

и Герцен «высветили» его творческую индивидуальность, отметили

психологическую близость между Лермонтовым и его любимыми

героями, намекнули читателям на интимный, автобиографический

подтекст его произведений. «...что за огненная душа, что за могучий

дух, что за исполинская натура у этого мцыри! — восклицал Белин­

с к и й . — Это любимый идеал нашего поэта, это отражение в поэзии

тени его собственной личности. Во всем, что ни говорит мцыри, веет

его собственным духом, его собственной мощью» 1.

Аналогичные суждения высказал Герцен в немецком журналь­

ном варианте своего труда «О развитии революционных идей

в России»: «На немецком языке имеется отличный перевод «Мцыри».

Читайте его, чтобы узнать эту пламенную душу, которая рвется из

своих оков, которая готова стать диким зверем, змеей, чтобы только

быть свободной и жить вдали от людей. Читайте его роман «Герой

нашего времени», который напечатан во французском переводе

в газете «Démocratie pacifique» и который является одним из наиболее

поэтических романов в русской литературе. Изучайте по ним этого

человека — ибо все это не что иное, как его исповедь, его признания,

и какие признания! Какие грызущие душу терзания! Его герой он

сам. И как он с ним поступил? Он посылает его на смерть в Персию,

подобно тому как Онегин погибает в трясине русской жизни. Их судь­

ба столь же ужасна, как судьба Пушкина и Лермонтова» 2.

В свою очередь, Белинский в статье о «Герое нашего времени»

создал восторженный апофеоз Печорину — Лермонтову: «Вы пре­

даете его анафеме не за пороки, — в вас их больше и в вас они чернее

и позорнее, — но за ту смелую свободу, за ту желчную откровенность,