Максим Гиллельсон - М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников

ценить его. Под свежим еще влиянием истинного горя

и негодования, возбужденного в нем этим святотат­

ственным убийством, он, в один присест, написал не­

сколько строф, разнесшихся в два дня по всему городу.

С тех пор всем, кому дорого русское слово, стало из­

вестно имя Лермонтова.

Стихи эти были написаны с эпиграфом из неиздан­

ной трагедии г. Жандра «Венцеслав»:

Отмщенья, государь! Отмщенья!

Паду к ногам твоим,

Будь справедлив и накажи убийцу,

Чтоб казнь его в позднейшие века

Твой правый суд потомству возвестила,

Чтоб видели злодеи в ней пример.

Не привожу самих стихов, так как они уже напеча­

таны вполне. <...>

Нетрудно представить себе, какое впечатление стро­

фы «На смерть Пушкина» произвели в публике, но они

имели и другое действие. Лермонтова посадили под

арест в одну из комнат верхнего этажа здания Главного

штаба, откуда он отправился на Кавказ прапорщиком

в Нижегородский драгунский полк. Раевский попался

тоже под сюркуп, его с гауптвахты, что на Сенной, пере­

вели на службу в Петрозаводск; 41 на меня же полков­

ник Кривопишин, производивший у нас домашний

обыск, не удостоил обратить, по счастию, никакого вни­

мания, и как я, так и тщательно списанный экземпляр

подвергнувшихся гонению стихов остались невредимы.

Под арестом к Мишелю пускали только его камерди­

нера, приносившего обед; Мишель велел завертывать

хлеб в серую бумагу и на этих клочках с помощью

вина, печной сажи и спички написал несколько пьес,

а именно: «Когда волнуется желтеющая нива»; «Я, ма­

терь божия, ныне с молитвою»; «Кто б ни был ты, пе-

44

чальный мой сосед», и переделал старую пьесу «Отво­

рите мне темницу», прибавив к ней последнюю строфу

«Но окно тюрьмы высоко».

Старушка бабушка была чрезвычайно поражена

этим происшествием, но осталась в Петербурге, с на­

деждой выхлопотать внуку помилование, в чем через

родных, а в особенности через Л. В. Дубельта и успела;

менее чем через год Мишеля возвратили и перевели

прежде в Гродненский, а вскоре, по просьбе бабушки

же, опять в лейб-гусарский полк. <...>

Незадолго до смерти Пушкина, по случаю политиче­

ской тревоги на Западе, Лермонтов написал пьесу вроде

известной «Клеветникам России», но, находясь некото­

рым образом в опале, никогда не хотел впоследствии

напечатать ее, по очень понятному чувству. Так как

пьеса эта публике совершенно неизвестна (если не по­

мещена в последнем издании), то привожу и ее здесь:

Опять народные витии

За дело падшее Литвы

На славу гордую России

Опять, шумя, восстали вы!.. и т. д.43.

По возвращении в Петербург Лермонтов стал чаще

ездить в свет, но более дружеский прием находил в доме

у Карамзиных, у г-жи Смирновой и князя Одоевского.

Литературная деятельность его увеличилась. Он писал

много мелких лирических стихотворений, переделал

в третий раз поэму «Демон», окончил драму «Маскарад»,

переделал давно написанную им поэму «Мцыри» и еще

несколько пьес, которые теперь не упомню; начал роман

«Герой нашего времени». Словом, это была самая дея­

тельная эпоха его жизни в литературном отношении.

С 1839 года стал он печатать свои произведения в «Оте­

чественных записках»; у него не было чрезмерного

авторского самолюбия; он не доверял себе, слушал охот­

но критические замечания тех, в чьей дружбе был уверен

и на чей вкус надеялся, притом не побуждался меркан­

тильными расчетами, почему и делал строгий выбор

произведениям, которые назначал к печати. Не могу

опять с истинною сердечною горестию не пожалеть, что

по смерти Лермонтова его сочинения издаются не с та­

кою же разборчивостью.

Ужель (как сказал он сам) ребяческие чувства,

Нестройный, безотчетный бред,

Достойны строгого искусства?

Их осмеет, забудет свет 44.

45

Весной 1838 года приехала в Петербург с мужем

Варвара Александровна проездом за границу. Лермон­

тов был в Царском, я послал к нему нарочного, а сам

поскакал к ней. Боже мой, как болезненно сжалось мое

сердце при ее виде! Бледная, худая, и тени не было

прежней Вареньки, только глаза сохранили свой блеск

и были такие же ласковые, как и прежде. «Ну, как вы

здесь живете?» — «Почему же это вы?» — «Потому, что

я спрашиваю про двоих». — «Живем, как бог послал,

а думаем и чувствуем, как в старину. Впрочем, другой от­