Максим Гиллельсон - М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников

талант! Молодо-зелено, но художественный элемент так

и пробивается сквозь пену молодой поэзии, сквозь огра­

ниченность субъективно-салонного взгляда на жизнь.

Недавно был я у него в заточении и в первый раз по­

разговаривал с ним от души. Глубокий и могучий дух!

Как он верно смотрит на искусство, какой глубокий

и чисто непосредственный вкус изящного! О, это будет

русский поэт с Ивана Великого! Чудная натура! Я был

без памяти рад, когда он сказал мне, что Купер выше

Вальтер Скотта, что в его романах больше глубины

и больше художественной целости. Я давно так думал

и еще первого человека встретил, думающего так же.

Перед Пушкиным он благоговеет и больше всего любит

«Онегина». Женщин ругает: одних за то, что <...>, дру­

гих за то, что не <...>. Пока для него женщины и <...> —

одно и то же. Мужчин он также презирает, но любит

одних женщин и в жизни только их и видит. Взгляд

чисто онегинский. Печорин — это он сам, как есть.

Я с ним спорил, и мне отрадно было видеть в его рас­

судочном, охлажденном и озлобленном взгляде на

жизнь и людей семена глубокой веры в достоинство

того и другого. Я это сказал ему — он улыбнулся и ска­

зал: «Дай бог!» Боже мой, как он ниже меня по своим

понятиям, и как я бесконечно ниже его в моем перед

ним превосходстве. Каждое его слово — он сам, вся

его натура, во всей глубине и целости своей. Я с ним

р о б о к , — меня давят такие целостные, полные натуры,

я пред ними благоговею и смиряюсь в сознании своего

ничтожества 6. <...>

Он славно знает по-немецки и Гете почти всего

наизусть дует. Байрона режет тоже в подлиннике.

Кстати: дуэль его — просто вздор, Барант (салонный

Хлестаков) слегка царапнул его по руке, и царапина

давно уже зажила. Суд над ним кончен и пошел на

конфирмацию к царю. Вероятно, переведут молодца

в армию. В таком случае хочет проситься на Кавказ,

где приготовляется какая-то важная экспедиция против

черкес. Эта русская разудалая голова так и рвется на

нож. Большой свет ему надоел, давит его, тем более

что он любит его не для него самого, а для женщин.

<...> Ну, от света еще можно бы оторваться, а от жен-

301

щин — другое дело. Так он и рад, что этот случай отры­

вает его от Питера.

Что ты, Боткин, не скажешь мне ничего о его «Колы­

бельной казачьей песне». Ведь чудо!

* * *

17 марта 1842 г.

Стихотворение Лерм<���онтова> «Договор» — чудо как

хорошо, и ты прав, говоря, что это глубочайшее стихо­

творение, до понимания которого не всякий дойдет; но

не такова ли же и большая часть стихотворений Лер­

монтова? Лермонтов далеко уступит Пушкину в худо­

жественности и виртуозности, в стихе музыкальном

и упруго-гибком; во всем этом он уступит даже Майкову

(в его антологических стихотворениях); но содержание,

добытое со дна глубочайшей и могущественнейшей на­

туры, исполинский взмах, демонский полет — с небом

гордая вражда 7 — все это заставляет думать, что мы

лишились в Лермонтове поэта, который по содержанию

шагнул бы дальше Пушкина. Надо удивляться детским

произведениям Лермонтова — его драме, «Боярину Ор-

ше» и т. п. (не говорю уже о «Демоне»): это не «Руслан

и Людмила», тут нет ни легкокрылого похмелья, ни слад­

кого безделья, ни лени золотой, ни вина и шалостей

а м у р а , — нет, это — сатанинская улыбка на жизнь, ис­

кривляющая младенческие еще уста, это «с небом гор­

дая вражда», это — презрение рока и предчувствие его

неизбежности. Все это детски, но страшно сильно и

взмашисто. Львиная натура! Страшный и могучий дух!

Знаешь ли, с чего мне вздумалось разглагольствовать

о Лермонтове? Я только вчера кончил переписывать его

«Демона», с двух списков, с большими р а з н и ц а м и , —

и еще более вник в это детское, незрелое и колоссальное

создание. Трудно найти в нем и четыре стиха сряду,

которых нельзя было бы окритиковать за неточность

в словах и выражениях, за натянутость в образах; с этой

стороны «Демон» должен уступить даже «Эдде» Бара­

тынского; но — боже мой! — что же перед ним все

антологические стихотворения Майкова или и самого

Анакреона, да еще в подлиннике? 8 Да, Боткин, глуп

я был с моею художественностию, из-за которой не

понимал, что такое содержание. Но об этом никогда

довольно не наговоришься. Обращаюсь к «Договору»:

эта пьеса напечатана не вполне; вот ее конец: 9