Константин Симонов - Так называемая личная жизнь

- Ну, что будешь теперь делать? - спросил редактор, когда секретарша вышла.

- Продолжу жизнь на казарменном положении. - Лопатин не преуменьшал и по преувеличивал своей горечи: еще не понимая, какой будет его жизнь, он знал - такой, как была, уже не будет. Чувство бесповоротности притупляло боль.

- А может, отпустить тебя - слетаешь к ней сам дня... - редактор хотел расщедриться и сказать - на три, но характер взял свое, - дня на два?

- Спасибо, нет.

- А чего она приходила сюда, ко мне, можешь объяснить?

- Не могу, - сказал Лопатин. Ему было стыдно сразу за все - за свой вызов, за ее приход, за время, украденное у этого занятого и усталого человека на нелепый разговор с нелепой бабой. - А отпуск дня на четыре, если сочтешь возможным, все же мне дай!

- Зачем?

- Съезжу к дочери, она со школой в деревне, под Горьким.

Редактор задумался. В его строгой душе была слабая струнка. Единственный сын через неделю кончал курсы младших лейтенантов, и редактор почти каждый вечер боролся со стыдным желанием снять трубку, позвонить своему старому товарищу в управление тыла и хотя бы на первое время устроить судьбу сына так, чтобы поменьше бояться за его жизнь. Он старался оправдаться перед самим собой тем, что он-то лично никогда не отступал перед опасностями, наоборот, искал их. Так неужели у него нет права подумать о сыне? Но в последнюю секунду каждый раз рука так и не дотягивалась до трубки.

Просьба Лопатина застала редактора душевно обезоруженным.

- Хорошо, поезжай, - сказал редактор. - Можешь даже послезавтра, если завтра к вечеру новогоднюю передовую сдашь. И еще тут от Гурского кое-что осталось - пройдись, поправь до отъезда. - Он протянул целую пачку гранок и, еще раз мысленно проверив себя, не дает ли поблажки Лопатину, повторил: Поезжай! Только постарайся привезти оттуда, из Горького, какой-нибудь тыловой материал для газеты.

Лопатин укоризненно посмотрел на него: ну зачем такая скаредность? Ведь из четырех суток почти двое уйдут на поезд туда и обратно.

- Привези, учитывая наши с тобой отношения: чтобы комар носу...

Лопатин кивнул:

- Ладно, чтобы комар носу...

Он перестал следить за собой, и лицо его сделалось печальным.

- У меня есть немножко водки. Может, хочешь выпить? - спросил редактор.

- Спасибо. С горя не пью, - сказал Лопатин. - Пойду спать. - И вышел, разминувшись в дверях с выпускающим, несшим пачку свежих газет.

Зайдя в свою редакционную комнату, он скинул валенки и лег на койку, заложив руки за голову.

На койке Гурского, с которым они и здесь, в "Правде", жили на казарменном вместе, валялся вверх корешком раскрытый том "Наполеона" Тарле, а из-под подушки торчал рукав наспех засунутой сорочки и кончик галстука.

"Сейчас, наверное, уже поднимаются там с Тихомирновым, чтобы лететь под Калугу", - вспомнил Лопатин, посмотрев на подходившие к шести стрелки стенных часов.

Решение повидать дочь родилось неожиданно, но теперь казалось необходимым. Он попробовал представить себе свидание с ней. Конечно, она будет рада и немножко горда - отцы не часто приезжают туда к ним с фронта.

А дальше? Говорить ли ей о случившемся? И вообще, что говорить ей о матери? И как? Девочка и так несчастлива.

"Теперь я все это поправлю", - безотчетно подумал он, и злясь на собственное легкомыслие, строго спросил себя: как и когда?

Его мысли прервал телефонный звонок.

- Василий Николаевич, редактор приказал вам зайти к нему, - сонным голосом сказала секретарша.

Редактор, с которого соскочила вся усталость, стоял с телефонной трубкой в руке и, поставив на кресло ногу в хорошо начищенном тонком хромовом сапоге, весело ругался по телефону:

- Ну и что же, что фельдсвязь! А ты вдобавок к фельдъегерям и моего человека посади. Нет, вот именно что завтра, то есть, верней, уже сегодня! Чтобы он днем был, по крайней мере, в Новороссийске. Уговорил? Ну спасибо, спокойной ночи. - Он быстро брякнул на рычаг телефонную трубку. - Наши войска сегодня начали высадку в Керчи и Феодосии, ты подумай только! Кого же теперь туда послать, а? - Он повернул свое быстрое лицо к Лопатину. Самолет пойдет через два часа. В восемь, с аэродрома фельдсвязи. Как, не соблазняет? Крым! А? Был там в плохое время, теперь попадешь в хорошее! А к дочери съездишь, как только вернешься, даю слово. Чего молчишь?

- Испытываю твое терпение, - усмехнулся Лопатин. - Прикажи поднять кого-нибудь, у кого сорок первый номер сапог, и заставь отдать мне. У меня здесь только валенки, а в Крыму, чего доброго, дождь...