Константин Симонов - Так называемая личная жизнь

- Так точно, - не поворачиваясь, сказала девушка.

- А как вас зовут? - Лопатин не привык обращаться к женщинам по их военным званиям.

- Зовут Тая, Таисья.

- А почему вы пулеметы везете?

- В Одессу за медикаментами ездила, а комиссар полка приказал оттуда, из Январских мастерских, два пулемета прихватить - они на ремонте были.

Девушка по-прежнему не оборачивалась. Она была красива, знала это и, наверно, привыкла к тому, что с нею старались заговаривать. Лопатин замолчал.

- А вы из штаба дивизии? - спросила девушка, первая прерывая молчание и на этот раз обернувшись.

- Нет, - сказал Лопатин.

- Из армии?

- Нет.

- Откуда?

- Из Москвы.

- Из Москвы? - Девушка с любопытством посмотрела на него. - Давно?

- Больше месяца.

- Говорят, Москву сильно разбомбили?

- Врут.

- А вы были там во время бомбежки?

- Был.

- Жутко, наверное, да? - спросила девушка.

- Страшно там, где нас нет, - сказал Лопатин.

- А может, и верно, - сказала она. - Я сначала из медсанбата в батальон до того не хотела идти, плакала, а сейчас привыкла.

- А на фронт добровольно пошли?

- Нет, мобилизовали.

- А если б не мобилизовали, пошли бы?

- Не знаю.

Дорога повернула, и бричка стала приближаться к посадкам акации.

- А скажите... - начал Лопатин.

И тут же навсегда забыл, что хотел сирость у девушки.

Над головой просвистел снаряд и разорвался далеко на поле позади брички. Девушка, соскочив на землю и накрутив на кулак вожжи у самой конской морды, удерживала испуганную лошадь. Лопатин еще сидел в бричке.

- Вылезайте, чего же вы! - крикнула ему девушка.

Он вылез, зацепился за сломанную подножку и упал в грязь. Шинель Левашова была у него в руках. Над головами снова просвистело; девушка, бросив вожжи, легла на землю. Лошадь метнулась и понеслась. Лицо Лопатина было рядом с сапогами девушки.

Третий снаряд разорвался на дороге, лошадь опрокинулась на спину и заметалась, дрыгая ногами.

- Ой! - вскрикнула девушка.

- Вы не ранены? - спросил Лопатин.

Девушка ничего не ответила, только мотнула головой и всхлипнула. Ей было страшно, и она жалела лошадь. Разорвался еще один снаряд, и Лопатин зажмурил глаза. Прошла минута, разрывов больше не было. Лопатин почувствовал толчок в плечо. Девушка, приподнявшись на локте, тихонько толкала его в плечо сапогом.

- А я думала - вы убиты, - сказала она, когда он поднял голову. Извините.

Лопатин поднялся, и они, озираясь так, словно могли заранее увидеть летящий снаряд, подошли к опрокинутой бричке. Лошадь, у которой была оторвана нога и распорот живот, лежало на дороге, слабо и жалостно подрагивая ногами, культей оторванной - тоже.

Лопатин достал из кобуры наган, обошел лошадь и выстрелил ей в голову.

Девушка, вздрогнув от выстрела, поглядела на затихшую лошадь, вздохнула, подняла с дороги санитарную сумку, отерла ее полой шинели и стала озабоченно шарить внутри.

- Не побился, - образованно сказала она, вынимая из сумки пузырек и встряхивая его. - А я боялась - побился.

- А что это? - спросил Лопатин.

- Мыльный спирт. В Одессе, в аптеке достала. Для волос, а то никак не промоешь.

- Пошли, - сказал Лопатин.

- Давайте пулеметы возьмем, - сказала девушка.

Он забыл, а она помнила.

Вывалившиеся из брички пулеметы лежали тут же, среди разбросанного на дороге сена.

Девушка взвалила себе на плечо один. Лопатин взялся за другой, но ему мешала левашовская шинель.

- А вы наденьте на себя вторую шинель, - посоветовала девушка.

Лопатин натянул левашовскую шинель поверх своей, поднял и взвалил на плечо пулемет.

До посадок оставалось метров двести открытого места.

- По нашему батальону бьют, - сказала девушка, посмотрев в ту сторону.

У Лопатина знакомо засосало под ложечкой - дымы разрывов поднимались там, где через считанные минуты предстояло очутиться им обоим.

14

Перед тем как по всему фронту загремела немецкая артиллерия, Ковтун и Левашов сидели в посадках у наблюдательного пункта и, свесив ноги в окоп, завтракали чем бог послал: черствым хлебом, вареными яйцами и взятой с собой брынзой. Большего у командира второго батальона Слепова бог и не мог послать.

Командир и комиссар полка были довольны друг другом и первым, вместе проведенным боем. Бой сложился удачно, румынский "язык" был отрезан за час с небольшим и почти без потерь.

Левашов сам ходил в атаку и испытывал теперь счастливую усталость. Осмотрительный Ковтун сразу же после боя приказал артиллеристам подготовить данные для заградительного огня перед новой линией переднего края и послал начальника штаба к соседям, в морской полк, лично проверить стык с ними. Лишь после этого он сел завтракать; но зато теперь ел в свое удовольствие, с хрустом круша горбушку.