Константин Симонов - Так называемая личная жизнь

- А я ни о чем не хочу ее спрашивать.

- Почему?

- А потому, что я никогда бы не ушла от человека, который на войне. Никогда бы, ни за что бы не ушла! О чем же мне ее спрашивать? А ты: "Почему, почему?" - У нее дрогнули губы, но она не заплакала. Ей было обидно, что он ее не понял и вдруг - с этими письмами - оказался заодно с матерью, вдвоем против нее одной.

- Ладно, - сказал Лопатин и, вынув из кармана пиджака прочитанное в госпитале письмо Ксении, положил перед дочерью. - В конце концов, как отвечать тебе на письма твоей матери - твое дело. Но вот письмо, которое касается нас обоих, и, к отвечать на него, нам придется решать вместе. И как отвечать и как быть.

Она вынула письмо из конверта, развернула, начала читать, но, оторвавшись после первых же строчек, посмотрела в глаза отцу.

- А скажи, если б вот сейчас мама все бросила, что у нее там, и приехала к тебе, и попросила прощения, и обещала, что с этого дня все будет по-другому, - что бы ты сделал?

Лопатин не мог понять причины этого взрыва. Может быть, несмотря на всю внешнюю черствость, которую она проявляла матери, ей вдруг захотелось чуда? Или наоборот, еще не читая письма, она хотела заранее знать, что он не предаст ее представлений о нем своею внезапной слабостью?

- Плохо представляю в этой роли твою маму, еще хуже себя. Теперь я уже не мог бы жить вместе с ней. Думаю, что и она тоже. А тебе, значит, иногда еще приходит в голову соединить нас? Не стоит об этом думать. Никто из нас не станет счастливей. И ты тоже. Подумай лучше над тем, что в этом письме. И не бойся читать его, в нем просто дела, которые надо решать.

Она опустила глаза и стала читать письмо, а он смотрел на нее и думал, что, хотя еще не может отвыкнуть от чувства, что он большой, а она маленькая, все равно он обязан быть откровенным с ней. Иначе рано или поздно нарушится то, что ей сейчас всего дороже, - возможность без колебаний говорить ему все, что она думает.

И хотя того, о чем он должен ей сказать, уже не существует, все равно это как камень за пазухой. И от него надо избавиться.

- Прочла. Ну и что? - Нина засунула письмо в конверт, и в ее голосе Лопатину послышался какой-то еще непонятный ему вызов.

- А то, что нам с тобой предстоит над этим подумать, только и всего. Но сначала о другом. Полтора года назад я полюбил одну женщину. Потом из этого ничего не произошло. Но это было. И я должен тебе об этом сказать.

- А мама мне писала об этом.

У него было такое чувство, словно его ударили по лицу и исчезли, прежде чем он успел обернуться.

- О чем писала? - Он с трудом заставил себя сказать эти слова спокойно.

- Об этом. Что ты приехал в Ташкент в таком хорошем настроении, что, кажется, даже наспех влюбился в какую-то ее подругу и что она ужасно радовалась за тебя.

Он усмехнулся и простоте этого вдруг происшедшего объяснения, и глупости своего положения.

- Но я тогда всему этому не поверила. - Дочь заметила его усмешку.

- Почему?

- Она как-то так обо всем этом написала, что я не поверила.

- Это было не так, как она тебе написала, но было.

- Ну и очень хорошо. Если бы я знала, я бы меньше тебя жалела. Я иногда прямо до слез тебя жалела за то, что тебя никто, кроме меня, не любит.

Она сказала это так самопожертвование, что ему пришлось встать и пройтись по комнате, чтобы скрыть от нее выражение своего лица.

- Вижу, с тобой не пропадешь. - Он поцеловал ее сзади в коротко подстриженный, мальчишеский затылок.

- Конечно, не пропадешь, - не поворачиваясь, сказала дочь. - А что, она тебя тоже любила?

- Мне казалось, что да.

- А почему же у вас с ней ничего не вышло? Он не ответил, только пожал плечами.

- Не знаю, как это может быть. Какое-то дворянское гнездо! Все друг друга любят, и ничего у них у всех не выходит!

- А ты что, сердишься? Хочешь меня заново женить, что ли?

- А разве это правильно, когда у тебя одна я и больше никого? Вот ты последний раз уезжал на фронт, кто тебя провожал? Никто?

Он кивнул. Это была правда, его никто не провожал ни в последний, ни в другие разы, когда он уезжал на фронт. С того зимнего утра, в Ташкенте, когда он уезжал на Кавказский фронт, больше никто не провожал.

- Разве это правильно? - повторила она, когда он кивнул.

- Если говорить серьезно, то большинство людей, ушедших на фронт, проводили всего раз, когда они ушли. И встретят тоже один раз, когда вернутся, если будут живы. Так что жалеть меня не за что.

- Это я знаю. Это я все знаю, - запальчиво сказала она. - Но ведь у тебя такая работа, что ты все время ездишь и возвращаешься. И не потому, что не хочешь быть на фронте, а потому, что у тебя такая работа. Да?