Константин Симонов - Так называемая личная жизнь

- Неужели и сейчас еще так много детей, что вы там и днем и ночью дежурите? - спросил Лопатин.

- Все еще много, - сказала она. - Там на фронте, наступают, а дети все еще сюда едут. Им уже направление дано - они и едут! В первое время за Ромку боялась, - снова кивнула она на сына, - как бы чего не затащить... Такая пропахшая всеми дезинфекциями домой к ним приходила, что они от меня шарахались! А вообще, мне эта работа по душе. Может, оттого, что сама когда-то беспризорницей была... Он ведь не шутит, - улыбнулась она мужу, все это правда, что из котла. А что я полтавчанка - шутит! - сказала она после коротенькой паузы и с каким-то другим, новым выражением лица. - У него почему-то как мазанки, так Полтава! Я из-под Белгорода, папа и мама умерли от тифа, младшего брата соседи на время взяли, а я поехала на поезде к тетке, а тетки нет, умерла! Поехала обратно и сама заболела тифом... Слава богу, сейчас сразу гасим каждую вспышку. А то при такой огромной эвакуации даже страшно представить...

- Ну-ну, чего ты? Брось расстраиваться, - сказал режиссер, так опасливо и нежно погладив жену по плечам, что Лопатин подумал: наверно, ей солоно приходится там, на работе. - Расскажите-ка лучше вы нашему Ромке, за что орден получили. Все равно заставит у вас спросить.

Лопатин покосился на сидевшего рядом мальчика. Пока говорила мать, он не слушал. Доев картошку, сидел за столом и читал учебник. Как видно, в этой маленькой комнатке, где жили так тесно друг к другу, каждый привык заниматься своим делом, не мешая другим.

Лопатин задумался: как покороче ответить? Тогда, прошлой зимой, чего только не было в реляции редактора - представляя по совокупности, вспомнил чуть ли не все поездки на фронт...

- Наградили за то, что на подводной лодке плавал, - сказал Лопатин.

- Долго? - спросил мальчик.

- Двадцать дней.

- И много потопили?

- Ничего не потопили, - сказал Лопатин. - Мы не для этого ходили, а мины ставили в неприятельских водах. В два порта зашли под водой, мины там поставили и вернулись.

- И так ничего и не потопили? - снова спросил мальчик.

- Так ничего и не потопили.

- Наш Ромка счет только на боевые награды ведет - прямой и ясный, сказал режиссер. - Я по этому счету, раз сижу Ташкенте, человек безнадежный. Мой старший брат, дядя Боря, хотя военная профессия у него, по мнению Ромки, плевая - художник в маскировочной роте, все же имеет медаль "За боевые заслуги". А младший брат матери, дядя Лева - человек в нашей семье самый выдающийся, недавно прислал письмо, что орден Красного Знамени заработал, как у вас! Танкист! Начал войну водителем, а теперь командир взвода. До войны был такой оторва, что дальше некуда. В башке ничего, кроме мечты иметь свою машину. Бросил вуз, законтрактовался на Север, к черту на кулички, за длинные рубли, привез их, меня выдоил, в долги залез, на двух работах вкалывал - механиком в гараже и на частной службе, через день возил академика, верней, его жену, и все-таки перед самой войной купил себе "форда". Старый, конечно. Отремонтировал, педелю покрасовался за рулем и пошел на войну. А теперь, с Ромкиной точки зрения, образец для подражания. Да так оно и есть на нынешний день!

- У дяди Левы еще медаль "За отвагу" есть, - сказал мальчик, недовольный, что отец, не вспомнив об этой медали, как бы поставил дядю Леву на одну доску с Лопатиным.

- Пока бог милует наше семейство! - сказал режиссер. - У старшего брата должность не самая рискованная, а Левка - танкист!

- А вы у танкистов бывали? - спросил мальчик.

- Мало, - сказал Лопатин.

У танкистов он действительно бывал мало, но, как горят танки, видел, и видел близко.

- Роман, доставай свой тюфяк. Твое время кончилось!

Мальчик нехотя встал с тахты.

- А я пойду, - сказал Лопатин.

- Наоборот, предлагаю заночевать, а утром прямо от нас - на студию, сказал режиссер.

Лопатин посмотрел на него с недоумением. Четвертому человеку здесь было явно не на что лечь, разве что на стол.

- Женька скоро на свое дежурство уйдет. А мы ляжем с вами на тахте, валетом, - объяснил режиссер.

Лопатину захотелось остаться здесь, в этой обжитой теплой комнатке, но он вспомнил о другом, неблагополучном доме, в котором ночевал вчера и в который нельзя было не вернуться.

- Нет, я пойду, - сказал Лопатин. - Я обещал Вячеславу Викторовичу, он будет тревожиться.

- Тогда одевайтесь, - сказала жена режиссера. - Пойдем вместе на трамвай. Мне до вокзала, а вам на четыре остановки раньше.

Она надела поверх лыжного костюма толстую вязаную фуфайку, поверх фуфайки - солдатский ватник и, заправляя волосы под ушанку, улыбнулась: