Владимир Мезенцев - Бардин

При исследовании появившихся трещин обнаружили в них… негашеную известь. На минуту это повергло нас в уныние, так как совершенно очевидно было, что все наши фундаменты в один прекрасный день могли полететь…

Не говоря пока никому ни слова, мы принялись за исследование причин, приведших к этому. Оказалось, что в части шлака имелась известь в свободном состоянии, которая была погашена уже при закладке ее в бетон. Делать было нечего. Надо было ждать, что произойдет дальше, или сразу же ломать все фундаменты. А это, само собой разумеется, угрожало большими потерями времени и, кроме того, большим скандалом.

Решили все-таки ждать, полагая, что не весь шлак такой и что здесь имеет место случайность. Дальнейшее наблюдение за поведением фундаментов подтвердило наши предположения, и, к счастью, все ограничилось ложной тревогой. Не скрою, мы с Григорием Ефимовичем Казарновским испугались не на шутку.

В общем здание газомоторов с архитектурной и инженерной стороны получилось очень хорошим».

Были у главного инженера неожиданные заботы и совершенно другого плана, так сказать, эксплуатационные. Однажды ранним утром в его квартире раздался телефонный звонок: «Беда-то какая, Иван Павлович, случилась! Весь завод остановился, нет воды!»

Не веря услышанному, Бардин хотел расспросить подробнее, что случилось, но трубка была уже повешена. Его ждали на заводе, ждали решений главного инженера, его помощи. Ведь если так, то положение было очень тяжелое. Надо ли объяснять, что значит полное отсутствие воды на металлургическом заводе, где печи просто не могут работать без холодильных устройств.

Не медля ни минуты, Бардин помчался на водокачку. Единственное, что его еще как-то утешало, это то, что в запасном баке всегда имелось около трехсот кубометров воды на случай аварии.

На водокачке растерянно метался старый водопроводный мастер Лисовский. Ему зачем-то понадобилось узнать уровень воды, и он открыл люк, а закрыть не сумел. В результате затопило насосы, электромоторы перегорели.

К счастью, воды было немного. Бардин сам, без водолазных приспособлений, отыскал злосчастный люк и закрыл его. Затем откачали воду, просушили насосы и пустили уцелевшие моторы. Через восемь часов заработала одна домна, через сутки — все остальные.

Скандал получился большой. Главному инженеру устроили нагоняй, а Лисовского судили показательным судом. Такие суды на Дзержинке в то время практиковались довольно часто.

Однажды Бардину пришлось целых две недели участвовать в качестве эксперта на таком разборе. Дело заключалось в том, что при остановке доменной печи, во время ее очистки, раскаленными известковыми газами было сильно обожжено несколько рабочих, некоторые погибли. Бардин в своем заключении отметил, что в учебниках такой способ выдувки рекомендуется, но применять его все же не следовало, так как материалы в верхней части печи могут зависнуть. Кроме того, при этом можно повредить весьма ценные засыпные приборы, а футеровка (защитная внутренняя облицовка) домны, о сохранности которой в этом случае главным образом и заботятся, все равно будет нарушена (печь ставят на выдувку, когда облицовка из жаропрочного кирпича становится ветхой).

Но все это были частности. Дела на заводе шли совсем неплохо. Завод работал значительно лучше других предприятий Юга. И все видели — в этом несомненная заслуга главного инженера. Он не только тщательно вникал в каждый вопрос, требующий квалифицированного технического решения, не только отлично организовал технологический процесс, но и создал инженерный коллектив, который сумел своими силами спроектировать и осуществить серьезную реконструкцию предприятия. Дзержинка в то время даже славилась высоким качеством строительных работ.

Одновременно Иван Павлович не забывал и о научной стороне дела. Он организовал прекрасную химическую лабораторию и пригласил руководить ею опытного химика, профессора из Днепропетровска. Создал тепловое бюро, много времени уделял механизации тяжелых работ.

К концу 1928 года на заводе действовало уже пять доменных печей. В цехах применялась новейшая металлургическая техника. Но Иван Павлович постоянно чувствовал какое-то неудовлетворение. Он очень многому здесь научился, многое сделал, и теперь ему снова думалось, что он в состоянии сделать значительно больше. Его снова тянуло на такое дело, где необходимо воевать с трудностями, чувствовать себя как в бою, когда каждый день необходимо принимать ответственные решения.