Юрий Лощиц - Кирилл и Мефодий

— Достойно и правильно ты, гость, отвечаешь нам.

«Отселе же, — читаем в житии, — пане начаша над ним несть имети».

Ни одна из полемик Философа не описана в « Житии Кирилла » так подробно, как диспут в Хазарии. Своими размерами рассказ об этом событии производит впечатление, будто в книгу вшита ещё одна самостоятельная книга. Если оглянемся на остальные « беседы » Константина, представленные в житии, — константинопольскую (в защиту иконописания), сарацинскую (против багдадских учёных мужей) и венецианскую (спор с «триязычниками», о котором разговор ещё впереди), — то и по общему своему текстовому объёму три названные уступят описанию хазарской полемики [7] Македонский исследователь П. Хр. Илиевски подсчитал, что рассказ о хазарской полемике занимает 40 процентов всего текста «Жития Кирилла». См. его книгу: Светила незаодни. Словенските првоучители и нивните ученици (Студии). Скопjе, 1999. . Такая асимметрия слишком очевидна, чтобы считать её нечаянным композиционным просчётом.

Конечно, круг религиозных разногласий, обсуждённых у хазарского кагана, оказался, как дальше увидим, настолько обширным, что и место для рассказа о происшедшем понадобилось исключительное. С другой стороны, не могли же авторы жития не осознавать, что поездка Константина в Хазарию, его достойное участие в труднейшем религиозном диспуте — всё-таки не самое главное из деяний его жизни. Да, он и на этот раз с честью исполнил поручение василевса (и нового патриарха). Да, он опять подтвердил недюжинность своего богословского дара. Но ведь житие посвящено просветителю славян, одному из создателей новой и великой в будущем письменности, а не только искусному византийскому полемисту IX века.

Почему всё же агиографы, приступив к хазарскому сюжету, допускают явную диспропорцию в композиции своего труда?

Ответ неожиданно отыскивается в самом изложении хазарской « беседы », в отрывке, помещённом ближе к её концу. По сути, перед нами — замечательное по своему простодушию признание в допущенной однажды вольности. Вот оно:

« От многого мы, сократив, написали здесь памяти ради немногое. А если хотите в полном виде эти святые беседы искать, то в книгах его (Философа. — Ю. Л .) найдёте, их же перевёл учитель наш и архиепископ Мефодий, брат Константина, разделивший их на восемь словес… »

Итак: «от многого — немногое». Значит, как видим, агиографы и сами осознавали необходимость более краткой редакции полемики у кагана. И, насколько это было в их силах, постарались за счёт произведённых сокращений представить именно «немногое». Но при этом исходным, как они пишут, оставалось для них условие, с которым они никак не могли не считаться. Оставалось некое «многое».

За их объяснением можно различить целую цепочку событий, имевших место после кончины Константина-Кирилла в 868 году (со времени Хазарской миссии минует семь неполных лет).

« Святые беседы » — рукописные греческие тетради Философа — по праву становятся теперь наследием Мефодия. Просмотрев содержимое архива, старший брат выделяет в нём восемь самостоятельных « словес » или тем. Четыре из них выше уже определены нами как диспуты. Это константинопольская, багдадская, венецианская и хазарская « беседы » [8] Кстати, самим понятием «беседа» наши агиографы пользуются довольно широко, для обозначения разных жанров. «Беседой» они при случае могут назвать не только запись полемики, но какую-то одну или все составные части богослужения. Или книги Священного Писания. Традиция эта унаследована была от апостольских времён, когда и отдельное евангелие могли назвать «беседами Иисуса». .

Сосредоточимся на записях полемического содержания. Можно догадываться, что все они были равно дороги старшему солунянину. Дороги как волнующие оттиски пламенной натуры истинного Христова воина, так отважно потрудившегося на поприще вероисповедных словесных поединков. Эти греческие тетради могли бы стать образцовым пособием для их с покойным братом учеников, горящих желанием испытать и свои силы в отстаивании догматов веры. А сверх того, могли стать — и, как знаем, в итоге стали — незаменимым фундаментальным материалом при написании жития Философа.

Спор весны 861 года с хазарскими иудеями виделся старшему солунянину — и по его личным воспоминаниям о тех днях, и по перечитанным теперь тетрадям Константина — настолько важным, что он посчитал своим долгом, не откладывая надолго, перевести с греческого на славянский язык и эти записки. Ведь никто из учеников, не имея перед собой такого переложения, пока не смог бы справиться с наиболее трудным богословским материалом именно этой полемики.