Юрий Лощиц - Кирилл и Мефодий

Перезаписанные книги историки письма называют палимпсестами. В переводе с греческого: нечто свеженаписанное на соскобленном или промытом листе. Для наглядности можно вспомнить обычные помарки в школьной тетради, второпях подтираемые ластиком перед тем, как вписать слово или букву в исправленном виде.

Обильные соскабливания и смывки глаголических книг вроде бы красноречивее всего подтверждают старшинство глаголицы. Но это, заметим, единственное документальное свидетельство силовой замены одной славянской азбуки на другую. Никаких иных достоверных подтверждений происшедшего катаклизма древнейшие письменные источники не сохранили. Ни ближайшие ученики Кирилла и Мефодия, ни их продолжатели, ни тот же князь Симеон, ни кто-либо иной из современников столь заметного происшествия нигде о нём не сочли нужным высказаться. Нет ни жалоб, ни запрещающего указа. А ведь упорная приверженность к глаголическому письму в обстановке полемики тех дней легко могла бы вызвать обвинения в еретическом отклонении. Но — молчание. Есть, впрочем, довод (его настойчиво выдвигал тот же Ф. Гревс), что отважным защитником глаголицы выступил в своей знаменитой апологии азбуки, сотворенной Кириллом, славянский писатель начала X века Черноризец Храбр. Правда, почему-то сам Храбр ни словом, ни намёком не проговаривается о существовании азбучного конфликта. К разбору основных положений его апологии мы обязательно обратимся, но позже.

А пока не помешает ещё раз привести распространённое мнение: кириллице отдали предпочтение лишь из соображений политического и культурного этикета, поскольку в большинстве буквенных написаний она послушно следовала графике греческого алфавита, а значит, не представляла собой какого-то чрезвычайного вызова письменной традиции византийской ойкумены. Вторичная, откровенно прогреческая азбука и была-де людьми, учредившими её приоритет, названа в память Кирилла Философа.

В таком, по видимости, безупречном доводе в пользу первенства глаголицы есть всё же один странный коллективный недогляд, почти несуразица. Право же, как это книжники, своевольно отвергшие глаголическое азбучное изобретение Кирилла, посмели бы назвать его именем другую азбуку, к созданию которой он не имел никакого отношения? Такое самоуправство, близкое к кощунству, могло быть допущено только лицами, по сути, совершенно не уважавшими труд своего великого учителя, святого мужа, а только делавшими вид, что истово чтут его память. Но подобное лицемерие в среде учеников и последователей наших солунян просто непредставимо. Оно по своей циничной сути совершенно не соответствовало бы этическим принципам эпохи.

Эта странная исследовательская неувязка, согласимся, сильно обесценивает доводы сторонников глаголицы как безусловного и единственного детища Кирилла Философа. И всё же существование палимпсестов заставляет каждого, кто притрагивается к теме первенствующей славянской азбуки, снова и снова проверять логику своих доказательств. Не до конца вычищенные первоначальные буквы пергаменных книг и по сей день поддаются если не прочтению, то узнаванию. Как ни промывались листы пергамена, следы глаголицы всё равно проступают. А за ними, значит, проступает или криминал, или какая-то вынужденная необходимость той отдалённой поры.

К счастью, о существовании глаголицы сегодня свидетельствуют не одни лишь палимпсесты. В разных странах сохранился целый корпус древних письменных памятников глаголической буквенной графики. Эти книги или их фрагменты давно известны в науке, тщательно изучены. Среди них в первую очередь нужно упомянуть так называемые Киевские листки X–XI веков (памятник хранится в Центральной научной библиотеке Академии наук Украины, в Киеве), Ассеманиево Евангелие X–XI веков (в Славянском отделе Ватиканской библиотеки), Зографское Евангелие X–XI веков (в Российской национальной библиотеке, в Санкт-Петербурге), Мариинское Евангелие X–XI веков (в Российской государственной библиотеке, в Москве), Клоциев сборник XI века (в Триесте, в Италии, и частично в Инсбруке, в Австрии), Синайская Псалтирь XI века (в Библиотеке монастыря Святой Екатерины на Синае), Синайский требник XI века (там же).

Ограничимся хотя бы этими, древнейшими и авторитетнейшими. Все они, как видим, не относятся к твёрдо датируемым памятникам, поскольку ни в одном не сохранилось записи с точным указанием года создания рукописи. Но даже округлённые, «плавающие» датировки, не сговариваясь, подтверждают: все рукописи возникли уже по кончине основоположников славянской письменности. То есть во времена, когда, по убеждению сторонников «глаголического первенства», традиция этого письма усиленно вытеснялась приверженцами прогреческой азбуки, возобладавшей будто бы вопреки намерениям «глаголита» Кирилла.