Виктор Митрошенков: Антон Губенко

Пак! — хлопнуло над головой. Тело резко замедлилось в падении, охваченное ремнями, закачалось в свободном висении. Стропы пружинили, серебрились, казалось, гудели. Антон приземлился в центре стадиона, где и обещал приземлиться и где его ждали боевые товарищи.

Оркестр играл туш, пионеры вручали цветы, трибуны грохотали аплодисментами, стонали от криков радости, восхищения смелостью их военного друга.

В толпе, окружившей его, слышалось:

— Лихач...

— Рекордсмен, прямо чемпион...

— Везуч, везуч, Антон Алексеевич...

Антон улыбался, благосклонно принимал поздравления, отвечал на пожатия, давал себя обнять, позволил снять парашютный ранец, а сам думал о действительном везении, о чуде, спасшем его.

Подошел врач. Он изъявил желание немедленно осмотреть Антона и, нисколько не смущаясь возбужденной толпой, стал ощупывать, отыскивая переломы, осматривать, надеясь найти ссадины.

Губенко разрешил себя крутить, раздевать, сгибать руки, а сам, приходя в себя от неожиданного вращения в полете, чуть не приведшего к гибели, подумал:

«Каким пульсом измеряются радость удачи, досада за каждую оплошность или то непередаваемое чувство восторга, когда после рывка раскрывшегося парашюта падение внезапно замедляется и видишь над собой шелковый купол, а внизу землю — не злую, мгновенно растущую и готовую тебя раздавить, а землю, на которой так много лесов и полей, что кажется — сейчас вот опустишься и пойдешь бродить по ним, как человек, попавший в родной край после долгой разлуки».

Доктор остался доволен осмотром, подивился, что такое невообразимое падение не принесло парашютисту никаких увечий. Восхищенный бесстрашием, он похлопал Антона по плечу и отпустил к нетерпеливым друзьям.

Ничего подобного с Антоном еще не случалось. Немало совершил он парашютных прыжков, имел налет около тысячи часов, но такого безвыходного положения не было.

Был случай в одном из полетов, но уже давнишний... Командовал тогда эскадрильей майор Генрих Бирбуц, высокий, статный красавец. Летал он на многих типах самолетов, летал отчаянно, лихо, что и породило о нем массу невероятных легенд. Говорили о его участии в революционных событиях в Германии, об испытательной работе, о побитии им авиационных рекордов на английском аэродроме Форнборо, о том, как он на аэроплане выслеживал ставку Колчака... В общении майор Бирбуц был немногословен, сдержанно проявлял чувство собственного достоинства, жил замкнуто, скрупулезно изучал авиационную технику и выполнял на своих истребителях любые упражнения. Майор Бирбуц был безгранично влюблен в небо, летал часто, веря собственной интуиции и постоянным тренажам в самолете... Бирбуц был старым, опытным летчиком. Внешне застенчивым, но суровым по характеру; он отличался в полетах грубоватым бесстрашием и презрением к мелочам. Летал он всегда без защитных очков, считая их излишней нежностью. Рассудительный, великодушный к подчиненным, аскет в жизни, Бирбуц питал слабость к молодым талантам, любил их выявлять и бережно выращивать. В Антоне он сразу заметил талант летчика. И когда Антон обратился к нему за разрешением начать полеты ночью, Бирбуц с некоторой торжественностью произнес:

— Не возражаю, но первым буду я.

И майор Бирбуц первым поднялся в ночное небо...

Вторым, в соответствии с планом, взлетел Губенко.

Ночные полеты! Сколько радости и волнения испытывает летчик от сознания своей силы, от возможности одолеть кромешную темноту. Слева и справа отороченная огнями взлетно-посадочная полоса, уходящая в небо. Надо перегнуться через борт и посмотреть: мерцающие огни рассыпаны на непроглядно черном небе, как в театре на темном заднике располагаются искусно сделанные звезды. Удивительная способность огней создавать микромир, эффектно расширять ощущения, вызывать ложное восприятие уюта, навевать спокойствие...

По мере разгона самолета аэродромные огни сливаются в одну линию, небо, подобно шатру, опрокидывается вперед, гася свои мигающие звезды, и летчик, отрываясь от земли, уносит с собой небо. Земля быстро удаляется. Горы, леса, строения — все становится плоским, игрушечным... Ночь поглотила и оставила земную жизнь лишь в воображении. Отвлекаться нельзя: может возникнуть клаустрофобия — боязнь одиночества, недоверие ощущениям, восприятию. Мозгу — полная загрузка! Легкий крен. Прекрасно. Антон с радостью удостоверяется, что машина ему послушна. А теперь маленькую бочечку. Его распирает радость. Ура! Какая ночь! Можно пилотировать, и никто с земли не видит, не будет ругать. Не будет и ареста.