София Шуазель-Гуфье - Исторические мемуары об Императоре Александре и его дворе

Из всех блестящих празднеств, состоявшихся в Варшаве за время пребывания императора Александра, самым удачным и хорошо организованным был бал, данный у себя в доме сенатором, воеводой графом Станиславом Потоцким. Танцуя со мной полонез, государь отпустил несколько шуток по поводу странствовавшего на севере англичанина, в то время находившегося в Варшаве; государь уверял, что я сделала чудо, заставив его вальсировать в такт, чего никогда еще не случалось ни с одним англичанином, говорил государь, — с тех пор, как англичане существуют на свете.

Я спросила государя, доволен ли он последними маневрами. Государь ответил утвердительно и пожелал знать, интересно ли мне было присутствовать на них. Я позволила себе ответить, что в качестве польки мне было это очень приятно; но как литовка, я испытывала грустное чувство и даже зависть. Он тотчас понял мою мысль, ибо он был одарен удивительной проницательностью и схватывал самый туманный смысл слов, попросту выражаясь, государь понимал с полуслова. Пожав мне руку с многозначительным выражением, он сказал: «Будьте покойны, все уже устроено». Потом, боясь, чтобы не услышали те, которые танцевали впереди и позади нас, Александр, говоря мне на ухо, сказал, что у нас в Литве будет такой же отряд войск, — один полк в Вильне, другой в Минске, — словом, то же самое внутреннее устройство.

Я осмелилась уверять его, что он встретит у нас такую же преданность и что литовцы ни в чем не уступят полякам.

— Вы уже найдете, — сказал мне затем государь, — большие изменения в управлении Литвой; многие места уже заняты литовцами.

Сердце мое так преисполнилось всем тем, что говорил государь, что я не находила выражений, чтобы поблагодарить его. Я сказала, что предположение, которое, может быть, питает Его Величество, что в Литве его не так преданно любят, как в Варшаве, — что предположение это огорчает меня. Государь успокоил меня в этом отношении и, когда, несколько минут спустя, он вернулся, чтобы танцевать со мной вальс, я сказала, смеясь, что Его Величество, вероятно, желает удостовериться, я ли сумела заставить г-на Уэнтворта танцевать в такт. Государь ответил мне в том же тоне, что он может соперничать с ним в вальсе, и, сделав несколько туров, он спросил, что я об этом думаю? Я ответила, что г-н Уэнтворт был бы, наверно, очень польщен, если б знал, что у него такой соперник. В перерывах вальса я спросила у государя, предполагает ли он заехать в Вильну. «Нет, — сказал государь, — этот крюк отнял бы у меня два дня, а я тороплюсь в Петербург, чтобы поспеть к именинам моей матери; впрочем, я уже видел в Варшаве все, что я желал бы видеть в Вильне». Затем мы с государем стали для развлечения производить смотр всем хорошеньким женщинам на балу, а их было в то время в Варшаве очень много; мы особенно заметили г-жу Замойскую, женщину не первой молодости, но настолько владевшую чарами этого возраста, что все, видевшие ее в первый раз, всегда принимали ее за молодую девушку-невесту. У нее были удивительно красивые глаза, чудные зубы и талия сильфиды.

Александр на всех балах танцевал с ней вальс; говорили, что он делает это из кокетства, так как прекрасная талия г-жи Замойской оттеняла красоту его собственной талии. Среди красивых женщин выделялась также княгиня Ябло-новская, урожденная Любомирская, свежая, как роза; княгиня Доминика Радзивилл, впоследствии вышедшая замуж за генерала Чернышева, адъютанта государя; красивые дочери обер-гофмаршала, которых сравнивали с тремя грациями Старшая, ныне княгиня Ловиц, танцевала так прекрасно, что когда в Варшаву приехал Дюпор и она пожелала брать у него уроки, он объявил, что ему ничего не остается преподать ей в этом искусстве.

Накануне своего отъезда Александр соблаговолил заехать проститься со мной. Со свойственной ему изысканной, рыцарской вежливостью он спросил сначала моего позволения, не указав в точности день, когда он посетит меня. Тем не менее я была одета в минуту приезда Его Величества, так как это был наш обеденный час. Лакей осведомился, дома ли я.

Входя ко мне, государь сказал, что он приехал, чтобы поблагодарить меня за все мое внимание, и просил меня всегда считать его своим старым другом. Тех, кто не имел счастья близко знать Александра, быть может, удивит такое выражение; но в устах государя оно передавало лишь вежливое отношение его и благожелательность. Государь затем сказал мне: «Мы побудем здесь, не правда ли, и потом пойдем к „maman?“ Когда мы сели, государь спросил, видела ли я парад, и на мой отрицательный ответ прибавил, что напрасно я не пожелала видеть его, так как в отеле некоторые окна выходят на Саксонскую площадь, что парад был очень удачный и что австрийский генерал, граф Вальмоден, присланный в то время в Варшаву императором Францем, не мог достаточно налюбоваться этими прекрасными войсками, организованными в столь короткое время. „Я бы не хотел, — продолжал государь, — нарушить существующие у нас добрые отношения, но если б этого потребовали обстоятельства, я думаю, войска дрались бы на славу“. Александр имел очень гордый вид, произнося эти замечательные слова, которые поразили меня. Затем государь обратился ко мне с вопросом, которого я не ожидала и который страшно смутил меня, хотя я чувствовала, что он внушен был тем участием, которое он благоволил выказывать мне с тех пор, как я имела счастье знать его. Он спросил, не собираюсь ли я выйти замуж. „Я говорил об этом с вашей тетушкой, — продолжал государь, — и она мне сказала, что вы отвергли все представлявшиеся партии. Вы, конечно, имеете право быть разборчивой; но разве нет никого, кто бы имел счастье нравиться вам? Я так желал бы видеть вас счастливой, я так желал бы вам достойной вас судьбы!“