София Шуазель-Гуфье - Исторические мемуары об Императоре Александре и его дворе

Эти камушки были не что иное, как громадный обелиск из розового гранита, на порфировом основании, стоявший в Аркадии. «О Боже мой! — сказала тетушка, — я охотно поеду с ней, но меня не отпустят; нужно для этого, чтобы Вы мне прислали указ». — «Хорошо, — сказал Александр, — я пришлю вам маленький приказ, только приезжайте».

Государь встал со словами: «Нет такой хорошей компании, которой не пришлось бы разойтись. Я должен вернуться домой, дети мои ждут меня к обеду».

Эти дети были генералы и полковники польской армии, которые в этот день удостоились чести обедать с государем. Моя тетушка последовала за Его Величеством и сказала, что ей надо поговорить с ним о тысяче разных дел, и, между прочим, она назвала одного из рекомендуемых ею лиц, которого она просила произвести в камергеры. «Потому что, — сказала она тоном, которому она умела придать комический оттенок, нисколько не нарушая благородства своих манер, — пока он не получит желанного камергерского ключа, он будет, как лиса без хвоста».

Мы проводили государя до кареты, и тетушка повторяла в то время, как он садился в карету: «Как прекрасен, как восхитителен, несравненен!»

Два дня спустя, когда тетушка опять обедала у моей матери, ей передали записку от Новосильцева, представителя Его Величества в Варшаве; Новосильцев писал тетушке, что «небесный ангел» благоволит обедать у него завтра, и он просит ее к обеду, с племянницей, так как государь очень ее ценит и ему приятно будет видеть ее. Тон этой записки, столь любезной во всем, что меня касалось, польстил мне и в то же время удивил меня, так как тогда я еще очень мало знала Новосильцева. Мы тотчас угадали, из какого источника исходило это милое внимание, являвшееся новым доказательством благоволения, которого я не заслужила и которым я, естественно, была очень тронута.

Тетушка заехала за мной, чтобы отправиться на этот обед. Новосильцев принял нас со свойственной ему любезностью и даже поблагодарил тетушку за то, что она взяла меня с собой. Она ответила за меня несколько слов, так как я слишком была смущена, чтобы говорить фразы и комплименты. Вся свита государя, министры и несколько знатных лиц были в полном сборе; из женщин приглашены были только вице-королева, жена Государственного секретаря, г-жа Соболевская, женщина достойная во всех отношениях, и племянница Новосильцева, очень милая особа. Я тотчас познакомилась с двумя последними дамами, так как нас соединяло нечто общее: мы все три были смущены, особенно я, никогда не бывавшая на больших обедах. Г-жа Н*** уверяла, что я напрасно трушу, «так как, — сказала она, — когда дядя просил у государя разрешения пригласить дам, Его Величество одной из первых назвал вас». Как только объявили о прибытии государя, Новосильцев с племянницей вышли встретить его.

Государь подошел к дамам, извинился перед г-жой Соболевской, что он ее обеспокоил своим утренним визитом (она одевалась). Александр стал говорить ей о ее сыне, который, несмотря на свою юность, уже поступил на службу. Государь находил его очень красивым. «Так он походит на свою мать», — сказала я. «Нет, — с живостью возразила г-жа Соболевская, — он похож на своего отца». Александр улыбнулся, затем спросил, была ли я на смотру, и уверял, что Морфей помешал мне быть на нем. Он спросил также, знаю ли я окрестности Варшавы. Я ответила, что дурная погода не позволила мне проехать за город, но что я вообще предпочитаю окрестности Вильны. Государь, угадав мою мысль, тонко улыбнулся и сказал, что он одного мнения со мной.

Обед был великолепный. За столом Великий князь Константин поклонился мне. К несчастью, я этого не заметила. Его Императорское Высочество сказал сидевшей рядом с ним княгине Радзивилл: «Ваша племянница очень скупа на поклоны». Тетушка передала мне, слово в слово, то, что сказал ей великий князь; тогда я, смеясь, поспешила поклониться ему дважды или трижды. Выходя из-за стола, все без всякого порядка разошлись по комнате.

Государь разговаривал с тетушкой у камина. Он позвал меня и, когда я подошла, сказал: «Попросите вашу тетушку показать вам ее дома. Вы будете довольны; вы увидите, какой там царствует порядок». Я думала, что он опять говорит об усадьбе Гарэн; но речь шла о двух домах в Варшаве, которые взяли под военный постой. Государь говорил, смеясь, что тетушка пожертвовала их отечеству и что в награду за это он и его брат подарят княгине шапку и амазонку из форменного сукна. Моя тетушка не особенно была довольна этой шуткой; но она делала вид, что шутит, так как у нее была просьба к государю. Она начала с того, что обратилась к Новосильцеву и, чтобы расположить в свою пользу государя, по-русски сказала ему: «Скажите, чтобы он сделал все, что пожелает княгиня Радзивилл». — Государь сказал мне: «Видите, как она говорит по-русски». — «Невозможно, — ответила я, — в более коротких словах попросить большего». — Мы все смеялись. Государь, милостиво желая похвалить меня даже в самых мелочах, повторил Новосильцеву сказанное мной и прибавил, что это совершенная правда. «Конечно, — отвечал Новосильцев, — ибо, если Ваше Величество прикажет, я должен буду сделать, что потребует княгиня». Государь пожелал знать, в чем дело. Вопрос шел об известном пространстве земли, принадлежавшей казне, которое тетушка хотела приобрести, чтобы увеличить свою Аркадию. «Не моя вина, — сказала она, — если мне не удалось кончить это дело; я о нем последовательно вела переговоры с тремя епископами и с Даву, которые пользовались этой землей; все они слетели. Но Вы, Ваше Величество, надеюсь, не слетите». Такое выражение, обращенное к государю, было очень комично, оно произвело свое действие. Государь сказал, что он сделает все возможное, чтобы этого с ним не случилось. «Но скажите, наконец, — спросил он, — сколько там земли?» — «Четыре квадратных версты». — «Как, — воскликнул государь, — достаточно было бы половины этой земли для маневров польской армии. А что же вы мне дадите в вознаграждение за нее?» — «Ваше Величество, у Вас будет двести пятьдесят флоринов дохода». Забавное зрелище представляла, с одной стороны, притворная алчность моей тетушки, с другой — притворная скупость Александра, который как будто боялся, чтобы его не застали врасплох, и старался отстоять столь важные интересы. Все стороны разошлись, не придя ни к какому заключению.