Пирмин Майер - Парацельс – врач и провидец. Размышления о Теофрасте фон Гогенгейме

В сочинении о сифилисе, посвященном Лазарю Шпенглеру, рассуждения о лекарственной ценности гваякового дерева занимают подчиненное место. Автор в контексте разбора различных научно-медицинских мнений и методов мимоходом называет лечение гваяковым деревом обманом. При этом его стиль становится язвительно-полемическим: «Ко мне приходит народ и жалуется на обманщиков и халтурщиков, которые, забывая о необходимости милосердного отношения к больному, ленились оказать ему реальную помощь, но при этом хвастались и кричали о том, что… появилось некое дерево… целебное действие которого бесспорно» (VII, 96).

Главное достижение этого сочинения, опубликованного до выхода в свет «Большой хирургии», состоит в систематизированном изложении взаимосвязи сифилиса со старыми болезнями. Стимуляторами сифилиса, по мнению Гогенгейма, могут быть водянка, туберкулез легких, колотье в боку, женские болезни, проказа, краснуха, опрелости, рак и безумие. Помимо этого, в сочинении перечисляются болезни, которые могут быть следствием сифилиса. Сочинение Гогенгейма и даже его оригинальная концепция могли бы получить признание окружающих, если бы не последнее предложение книги: «В целом я придерживаюсь того мнения, что все неопытные врачи просто дубы пробковые» (VII, 181). Запрет на публикации, наложенный в Нюрнберге на сочинения Гогенгейма, можно рассматривать по аналогии с запрещением пьес Бертольда Брехта. Только в «пьесах» Гогенгейма главным образом затрагивались темы болезни, лечения, идеологии и торговли. Однако история с наложением запрета до сих пор имеет много темных пятен. Предстоит выяснить, какую роль в этом процессе играли Фуггеры. Очевидно, что активное участие в антигогенгеймовской кампании принимал Генрих Штромер, декан Лейпцигского университета. Основой его мотивации стала ненависть, испытываемая им к Гогенгейму. Справедливости ради следует сказать, что и сам Гогенгейм, будучи жертвой репрессий, своим поведением ускорил издание запрета. Решение городского магистрата, принятое в феврале 1530 года, которому Гогенгейм пытался противостоять и даже подал в совет Нюрнберга прошение о пересмотре дела [304] , на шесть лет накладывало запрет на публикацию медицинских сочинений Гогенгейма. За это время в печати появился лишь трактат о купальнях в Пфефферсе, второстепенный по значимости в сравнении с остальными сочинениями врача. В это время следы Гогенгейма теряются. Исключение составляет лишь время его работы в Санкт-Галлене, которое было самым горьким временем в его жизни, сопоставимым с периодом его преподавательской деятельности в Базеле и пребыванием в Мэриш-Кромау (1537) и Каринтии.

То, что «Большая хирургия» была роскошно издана сразу двумя издателями, служит ярким свидетельством устойчивой известности Гогенгейма, которая не исчезла за шесть лет опалы, постигшей автора. Одновременно этот факт является примером губительного воздействия запрета, которое Гогенгейм продолжал испытывать даже после окончания его действия. Если бы не запрет, то, вероятно, успех этих изданий, который пришел к ним через 20 лет после смерти автора, был бы возможен при жизни Гогенгейма.

О публикации самого известного хирургического сочинения Гогенгейма Зюдхофф писал: «Безупречное в типографическом отношении, издание «Большой хирургии» в типографии Ульма было все же далеко от совершенства. В частности, корректура сочинения оставляла желать лучшего. Гогенгейм был недоволен и обратился к Генриху Штайнеру, работавшему в Аугсбурге… 28 июля 1536 года Штайнер издал первую, а 22 августа 1536 года – вторую книгу, рукопись которой так и не дошла до ульмского издателя Ганса Варнира» [305] .

Нельзя не сказать о сопроводительном письме городского врача Аугсбурга Вольфганга Тальхаузера, которое сохранилось в издании Штайнера. В нем содержится целый некролог умершему «дорогому и высокочтимому Иоганну Манарду из Феррары» (X, 12). Большое источниковедческое значение имеет обращение к «Теофрасту фон Гогенгейму, доктору обеих медицин». В письме есть отдельные места, которые по стилю и манере настолько напоминают Гогенгейма, что возникают подозрения в подмене текста. Впрочем, об аутентичности письма говорит призыв к терпению, с которым врач обращается к своему коллеге: «Время приносит розы. Тот, кто думает, будто все плоды созревают в одно время с земляникой, ничего не знает о винограде» (X, 14).

Это место, попавшись на глаза Эриху Фромму, было ошибочно приписано им Парацельсу и стало эпиграфом к его книге «Искусство жизни» [306] .