Пирмин Майер - Парацельс – врач и провидец. Размышления о Теофрасте фон Гогенгейме

Пиком преподавательской деятельности Гогенгейма в Базеле стало лето 1527 года, а если быть более точным, ночь на праздник святого Иоанна Крестителя. Если верить отдельным свидетельствам, это была самая революционная ночь в истории медицины. Событие связано с кострами, которые по распространенному народному обычаю в изобилии возжигались в эту ночь на европейском пространстве. Огонь должен был очищать воздух и отгонять злых духов. В ночь на Ивана Купалу люди собирались вокруг костров, танцевали, прыгали через огонь и тем самым реализовывали накопившуюся за год агрессивную энергию. Согласно «Словарю германских суеверий», «в ночь на Ивана Купалу люди бросали в огонь старые вещи, уничтожение которых символизировало устранение всего ветхого, ненужного и опасного для жизни». Считалось, что прыжки через огонь приносят счастье и здоровье, предохраняют человека от высокой температуры, коликов, радикулита и способствуют удачным родам. [298]

В Базеле в канун дня святого Иоанна солнце зашло в 20 часов 23 минуты. Не только простой народ, но даже студенты и заезжие школяры с нетерпением ждали минуты, когда можно будет зажигать костер. Причину нетерпеливого ожидания, щекотавшего нервы образованной публики, мы находим в книге «Парагранум». «В ночь на праздник святого Иоанна, – пишет Гогенгейм, – я выбросил в костер множество книг, чтобы все несчастья вместе с дымом рассеялись в воздухе. В те минуты я всем сердцем желал очищения царства медицины, которую не может повредить ни один огонь в мире» (VIII, 58). А в тексте, посвященном вопросам женской истерии, мы читаем: «Смотрите на меня и следуйте за мной. Я проложу новый путь, напишу новые книги, а старые выброшу в огонь. Они злятся на меня из-за того, что я сжег книги кухонных авторов. Но ведь если они годятся для кухни, то годятся и для огня» (VIII, 325). Это сожжение книг, которое, согласно источникам, состоялось именно в Базеле, могло проходить по трем сценариям.

Первый. Ритуальное сожжение книг. Двое студентов привезли на телеге пухлый том канона медицины, написанного Авиценной. По команде профессора книгу бросили в огонь, сопровождая этот процесс криками и улюлюканьем.

Второй. Гогенгейм действовал больше спонтанно, чем по заранее составленному плану. Стоя у костра, он, поддавшись внезапному душевному порыву, выбросил в костер зажатый под мышкой компендиум по медицине, который использовал во время лекций. Возможно, это был комментарий Жака Деспарса «Summula Jacobi de Partibus… ex ipsius Mesue libris excerpta». Сожжение этой книги было скорее символическим актом, чем нанесением материального ущерба имуществу медицинского факультета.

Третий. Как и в двух первых вариантах, для сожжения был предназначен один из «кухонных авторов». На этот раз им мог быть Фома де Гарбо, почивший в 1370 году и прославившийся как автор «Summa medicinalis». Фома де Гарбо был типичным представителем той группы ученых, которых Гогенгейм во время полемических споров не раз называл библиотечными врачами. Возможно, он, как и подобало почтенному мудрецу, носил берет, мантию и шелковые чулки. Эту «тоненькую книжку Гогенгейм вырвал из рук одного оказавшегося поблизости студента и, подойдя к пылающему костру, метнул ее в огонь» [299] .

Но покончим со сценариями. Напрашивается сравнение этой карнавальной сцены, произошедшей знойным базельским летом, с сожжением Лютером папской буллы. Сия скандальная акция в ночь на Ивана Купалу, разумеется, не могла способствовать признанию Гогенгейма профессором Базельского университета со стороны консервативного преподавательского состава.

Кажется, что в описываемое время Гогенгейм позиционировал себя как обычного экстраординария. Возможно, он проводил сравнения с Околампадом, который в 1522 году в обход всех факультетских процедур стал читать в университете богословские лекции. Околампад был первым человеком в стенах базельского университета, который начал читать теологические лекции на немецком языке. Он совершил прорыв, который позже Гогенгейм повторил уже в сфере преподавания медицины. Хотя он и не был первым, кто читал лекции на национальном языке, его заслуга в этом направлении на немецкоязычном пространстве, которое в XVI веке находилось в известной степени изоляции, весьма значительна. Так, лекции Кристофа Клаузера, в которых последний излагал учение о фармакологии, читались исключительно по-латыни. В то же время различные разработки в рамках учения о моче и пульсе преподносились студентам на чудовищной смеси из латыни и немецкого. В то же время, «De mode pharmacandi», комментарии на Гиппократа, «Antimedicus» и большинство тем по хирургии преподавались на немецком языке. Для эпохи Ренессанса утверждение собственной индивидуальности в форме «но я говорю» (VI, 324), «я Теофраст» было признаком характерного, личностного тона. Имя Теофраста фон Гогенгейма имело в медицине то же значение, которое формула «я Волькенштайн», принадлежащая странствующему барду Освальду фон Волькенштайну, имела для поэзии того времени.