Дмитрий Горчев - Жизнь без Карло. Музыка для экзальтированных старцев

Заодно договорились про неограниченное количество глины, перемешанной с конским говном, — а то у меня печка в бане прохудилась.

В общем, я похоже, что очень ловкий человек.

Взял в дорогу книжку — первый том из собрания сочинений Николая Носова: Мишкина каша, весёлая семейка, записки Коли Синицына, Витя Малеев в школе и дома. Это я на Финляндском вокзале недавно купил, не смог удержаться — у меня такое же было собрание, но от него остался только Незнайка на Луне, весь измазанный котлетами, с отвалившейся обложкой, а тут новое всё, похоже даже, что не очень-то и читали. Может быть, думали детей себе завести году в семидесятом, да как-то не получилось, вот и сдали в букинист.

Попутчики, которые читали про личную жизнь димы билана и дорожные иронические детективы, заглядывали в мою книжку с картинками и удивлялись, что такой взрослый человек читает такую хуйню. Улыбались между собой. А мне только того и надо, чтобы люди были добрей.

Проснулся утром от строгого стука в окно — так мог бы стучать только участковый.

Вылез из-под одеяла, выглянул: Дятел.

Тогда уже я сурово посмотрел ему в глаза — рамы-то у меня чай не казённые, и если их будет долбить клювом всякий дятел, то не напасёшься.

Дятел вздохнул и улетел обратно — долбить мой фикус религиозный, он же бансай, он же мёртвая яблоня. Вот это на здоровье.

Хотя волшебных птиц, как все знают, должно быть две. Но ничего — может, по весне найдёт себе бабу.

Когда-то в девяносто третьем году я пришёл на собеседование к главному менеджеру алма-атинского отделения компании KPMG (это я для солидности написал английскими буквами, потому что очень тогда волновался). Контора эта тогда входила в биг сикс аудиторских компаний нашей вселенной, потом их стало биг файв, а сейчас не знаю чего там от них осталось.

Так вот этот самый главный менеджер Хью Оразко (я тогда ещё не знал, что внутри конторы русскоязычные работники зовут его не иначе как «Пидоразко»), задал мне пронзительный вопрос: «What do you know about securities?»

А я чего знал про секьюритиз в девяносто третьем году? Да ничего я не знал и сейчас ничего знать не хочу.

Однако же жрать-то хотелось. Я незадолго до того нехуёво наварился на строительстве унитазной фабрики в Джамбульской области на деньги чеченских магнатов — долларов, кажется, на двести, но они куда-то стремительно исчезли, так что к моменту собеседования я ничего не жрал уже дня два.

И тогда в приступе вдохновения рассказал я ему про давилонскую баржу из третьего тома Николая Носова. Ну и был мгновенно принят на работу. Занял под это дело у кого-то тысячу тенге и купил десяток яиц и бутылку водки.

Узнал потом множество ненужных английских слов: брокадилаз, андерайтинг, деривативз, фьючерз.

А потом однажды солнечным осенним днём, уволившись навсегда из другой уже конторы, прайс, кажется, вотерхаус она называлась, выкинул в мусорный бак ошейник и с облегчением забыл про всё то, что эти слова могли бы означать.

Не нравится мне хозяйство у соседского деда.

Придёшь к нему за картошкой, а там газончик, цветочки. Хоть бы где доска трухлявая валялась или там ржавая коса с треснутым косовилом. И собаки такие справные, что аж будки за собой на цепях таскают. И картошка прошлогодняя хоть бы одна проросшая, не говоря уже про гнилая.

Прямо хоть сейчас зови корреспондента из районного телевидения и снимай репортаж про возрождение русской деревни.

А по мне, в хорошем хозяйстве непременно должны быть заросли крапивы и гнилая кадушка с лягушонка-ми, кривой плетень с дырявыми вёдрами и сваленные за сараем серые доски с видом на закат и заросшую лебедой картошку. И чтобы малина росла где попало и яблоки валялись прямо на земле: бери и ешь.

Вот такое хозяйство я и считаю образцовым, и оно у меня почти всё есть. Разве что лебеда ещё не поспела и яблоки не попадали.

«Неубедительно вводите в заблуждение, — сказал мне украинский пограничник, когда я рассказал ему, зачем посещал Украину и куда из неё направляюсь. — Документ, что вы писатель, есть?» А вот документ-то я давным-давно проебал. «Сейчас», — говорю.

Зашёл в купе, поднял нижнюю полку, вынул из рундука рюкзак, засунул в него руку по локоть, долго рылся, выудил со дна. «Вот, — говорю, — книжка».

Пограничник открыл книжку где-то на середине, прочитал какой-то короткий текст, поморщился. Потом открыл книжку на последней странице и тщательно сверил выходные данные с моим паспортом. Ещё раз сверил фотографию в паспорте со мной. Неохотно достал штемпель, шлёпнул. Снова прочитал текст.