Олег Иконников - Большая Медведица

Пасха. В этот день на малолетке добрая половина барака по подъему вскакивала с крашеными яйцами. Загнанная непосильной пахотой и муштрой шпана, ночью дрыхла без задних ног и поэтому конечно не чувствовала, что кто-то при тусклом свете сороковольтного ночника священнодействует над ними. Зато солнечным (как правило) утречком, заглядывая себе в трусы, пацаны кто радостно, а кто и не очень (в зависимости от расцветки), орали: — У меня красные!

— А у меня блядь черные!

— Значит, скоро отвалятся.

— А может, тебе кто пнул по ним?

— Да пошли вы в жопу.

— Ха-ха-ха!

— А у меня синие!

— Дверью, поди, прищемил?

— Не, училка вчера в школе примацала.

На четверке яйца не красили. Все давно были взрослыми, а вот пасха осталась та же и сегодня бухали, как на воле, так и в тюрьме.

— Насыпай.

Ответственным этим делом, прищурив словно для стрельбы левый глаз, занимался Агей. В выстроенные в ряд кружки, он отмерял ровно по сто пятьдесят.

— Атас, — шумнули на коридоре и Святой набросил на стол развернутую газету. Шли действительно в их хату. Сначала зазвенела дверная цепь, потом аршинные ментовские ключи и в проеме блокировки нарисовался Ушатов.

— Здорово, ребята, с праздником, — поставил он в целлофановом пакете на край стола огромный кулич.

Вошедший следом за ним невысокий коротко подстриженный светловолосый мужик в белой рубашке и строгом черном галстуке пока молчал.

— Знакомьтесь, это Иранцев.

— Да мы не очень, правда, хорошо, но знаем его. Садитесь, Сергей Владимирович, — пододвинулся на шконке Олег.

— Василий Григорич, откуда кулич?

— Купил в магазине.

— Врешь, поди.

— Вру. Жена испекла — приподнял он газету и склонившись потянул носом запашок от кружек. — А это откуда?

— А это у Андрюхи спрашивай, Григорич, я ни при делах.

Пока Агей объяснял Ушатову за водочку, Святой разговаривал с Иранцевым.

— Злобу на меня не держите?

— Если хочешь, можешь на «ты» со мной.

— Хочу.

— Вот и давай. Мне так удобней, да и привычней. В личном плане ты и твои хлопцы мне ничего плохого не сделали, а в плане службы, хлопот вы мне конечно доставили. Помнишь, Миловилова первый раз вы напрягали? А мы ведь тогда еще не знали, что это ты с братом и Ветерком шуруешь.

— Подробней может, расскажешь, интересно?

Иранцев сам себе улыбнулся, вспоминая, что в момент операции у первомайских ментов не было даже технически исправных раций для связи и поэтому им пришлось из квартиры Миловилова через кухонную форточку опустить на рыболовной леске кастрюльку до окон первого этажа, где сидели-прели в полной боевой сотрудники милиции, которые должны были, как только задрыгается кастрюлька, ломиться в подъезд крутить рэкетиров.

Рассказ не состоялся, началу его помешал вошедший Кунников.

— Здравствуйте, кого не видел.

Последним за руку со следователем поздоровался Олег.

— Что сразу не зашел?

— Соседа к вам подселил, за стеночку.

— Кого?

— Плоткина. Рубину, который убил. Николай — это уже к Корешу, — у тебя что, уши болят?

— Нет вроде.

— А что они у тебя вроде как припухшие?

— А я как бухану, они у меня всегда такие.

ГБэшники прибалдели.

— Пьют они, Игорь Валентинович, смотри сюда — Ушатов скосился на стол — день Победы ведь скоро.

— Отмечаем вот, — щелкнул себя по кадыку Слепой — мы ведь тоже воевали, вернее я.

Все ожидали, что он пометет за «Акацию», но Слепой от нее ушел.

— В третьем классе, по-моему, сочинение как-то по русскому делали. Тема о войне была. Сижу, строчу. Сзади учительница подкралась и через плечо мое читает. Читала-читала, очки у нее с носа хлобысь мне на тетрадь. От удивления видно, как сейчас я понимаю. «Лапшаков», — это она мне, — «не было под Иркутском никакой войны». Я плачу, помню, и говорю ей: «Была, точно вам говорю, была, у меня там брат погиб». Училка, соображая, потерла так пальцами виски седые и спрашивает: «Какой еще такой брат?» «Младший» — говорю…

Балдели все, братьев у “Слепого” не было, ни младших, ни старших.

Кунников глянул на часы и сказал Эдьке, сидевшему ближе к телику.

— Врубай, Олега сейчас должны казать.

Смотрели молча, да и смотреть, в общем-то, оказалось почти нечего. Все, что Святой хотел услышать в этой передаче, телевизионщики вырезали. Оставили дежурные вопросы и такие же ответы.

— Что теперь будет, Олег?

— Не знаю. Назад, наверное, вернусь, к звездам. К «Большой Медведице».

Тогда журналистка промолчала, а сейчас с экрана телевизора сказала: