Бубнов Викторович - Спартак - 7 лет строгого режима

«Костя! Ты прекрасный тренер. Но за 12 лет, что ты в «Спартаке», мы всего раз были чемпионами. А с другими тренерами, плохими, мы десятикратными стали. И Кубок мы с тобой ни разу не выиграли».

Бескову нечего было на это ответить. Хотя в принципе он мог сказать, что из первой лиги команду вывел именно он, что непонятно с кем играл первые годы, что при Гуляеве в «Спартаке» было 8 или 9 чемпионов Олимпийских игр и Европы и что Старостин не может ему приобрести звезд, которых Лобановскому подвозили пачками.

В 1988 году «Спартак» занял в чемпионате 4-е место, впервые с 1978 года оказавшись за чертой призеров. Но еще до конца первенства состоялось то самое знаменитое собрание, на котором игроки вынесли Бескову вотум недоверия. В команде произошел раскол. Хотя не столько в команде, сколько между главным тренером и игроками. Бесков остался дорабатывать до конца сезона, а «Спартак» посыпался.

Такую стабильность в те годы не демонстрировал ни один клуб. И все благодаря фундаменту, который заложил Бесков. Даже у Лобановского такого не было. Киевляне опускались аж на 10-е место, хотя возможности у Лобановского были куда шире, чем у Бескова.

В «Спартаке» было три коммуниста — Старостин, Бесков и я. Бесков меня еще парторгом в шутку называл. Понятно, что в силу молодости я не мог быть главным в нашей ячейке.

Перемены в стране Бескову не нравились. Когда заходил разговор о перестройке, говорил, что вся перестройка — фигня:

«Зачем мне в футболе перестройка? Я уже давно перестроился».

Действительно, он и Лобановский в тактике опережали мировой футбол на много лет.

А Дед вообще своими понятиями жил. Он был коммунистом, лишь потому что его должность беспартийный занимать не мог. Старостин прошел через лагеря и перед советским строем пиетета не испытывал. Он был сильным хозяйственником, хотя сегодня его назвали бы умным менеджером. У Деда был совершенно капиталистический менталитет, хотя и в советских реалиях он, конечно же, не терялся. А главное, Дед всегда думал в первую очередь о «Спартаке» и только потом — о себе.

Однажды я спросил его про допросы на Лубянке и жизнь в лагерях. И он мне ответил так:

«Знаешь, кто самые страшные пытки придумал? Не немцы. Немцы до этого не додумались. Самое страшное, когда загоняют в камеру, где мало пространства. Потом зажигают фонарь над головой и не дают ни спать, ни сесть. Там и бить не надо, и пытать нет необходимости. Человек просто сходит с ума. И это было наше изобретение».

После этого рассказа я понял, почему люди подписывали тогда любые документы и признавались в любых преступлениях. Даже в тех, которых не совершали. Но Дед ни одного документа не подписал! Потому-то и остался в живых.

Но из-за пыток потерял отчасти координацию движений, и с возрастом это стало сказываться. Свой лагерный период и отношения с режимом, с сыном Сталина Василием он описал подробно в своей книге. Я повторять не буду.

Дед подходил к людям избирательно. Из-за этого многие на него обижались. Нетто, например, сетовал, что Старостин его при себе в «Спартаке» не оставил после окончания карьеры.

Но ветеранам помогал и всегда был в курсе их дел. Когда в мою бытность в Париже во Францию должна была приехать команда ветеранов «Спартака», пошли споры, кому ехать. Дед позвонил мне, попросил помочь разобраться, чтобы избежать серьезного конфликта и раскола.

Дед всегда был благодарен тем, кто выступал за «Спартак» и приносил ему пользу. Но это не мешало ему сталкивать людей. Так, Дед столкнул меня с Гавриловым, у которого, в свою очередь, был конфликт с Бесковым.

Дед очень любил Гаврилова. И когда Бесков начал его убирать из команды, возникла проблема с квартирой, которую Старостин хотел выделить Юре. Если бы Гаврилов мне сказал, что хочет эту квартиру, я бы другую взял, а от этой, которая стала причиной охлаждения наших с ним отношений и в которой до сих пор живу, отказался бы. Не поступил бы так, как поступил, и Бескову ничего не стал бы говорить.

А получилось так. Я жил в однокомнатной квартире на Флотской улице с двумя детьми. У моих родителей была квартира, которую мне выделило «Динамо», на улице Павла Корчагина. Напротив, на Ракетном бульваре, строился хороший дом, и поскольку Бесков уже дал отмашку, чтобы мне дали новую квартиру, рассчитывал получить ее там. Со связями Деда в этом не было ничего сложного.

Старостин стал предлагать мне разные варианты. Но одни были неудобны, другие далеко, третьи не нравились Зое, которая говорила, что детям лучше жить в кирпичном доме, а не в блочном. Бескова очень беспокоило то, что я постоянно отказываюсь. Это и на моей подготовке сказывалось, потому что приходилось часто ездить смотреть квартиры. Вдобавок я переживал.