Борис Соколов - Михаил Тухачевский - жизнь и смерть «красного маршала»

Тем не менее Михаил Николаевич был уверен, что подобные «клопиные укусы» будут малоэффективны, когда налицо борьба «двух стоящих друг против друга организованных армий, надежно прикрывающих свои тылы». Ведь в данном случае «отдельные укусы не разрушают системы всей материальной силы вражеской армии, а стало быть, не будет и морального ее распада, ибо таковой является производной от материального состояния». И здесь же Тухачевский сформулировал свою философию войны: «Подход к операции как к борьбе двух воль, как к воздействию на „психику толпы“ с той и с другой стороны является вреднейшим военным идеализмом. Операция — это есть организация борьбы каждой из армий по уничтожению живой, материальной силы другой. Не разрушение воображаемой, абстрактной „нервной системы“ армии должно быть оперативной целью, а уничтожение реального организма — войск и реальной нервной системы — армейской коммуникации». Будущий маршал, по сути, рассматривал военную машину каждой из сторон как гигантский организм сродни человеческому.

К обороне как таковой Тухачевский относился как к второстепенному виду боевых действий. В специальной статье 23-го года «Об обороне» он выдвинул очень оригинальную теорию, почему позиционная оборона возобладала почти до самого конца первой мировой войны: «Одной из важнейших причин всеобщего затишья после первой грозы была неподготовленность промышленности к массовому производству средств разрушения. Этих средств не хватило, и, для того чтобы их произвести, требовалось большое время, ибо надо было перекроить для этого всю промышленность. Вместе с тем производительные силы воюющих стран, поставляющие средства защиты, оказались сразу же на должной высоте. Это и понятно — проволока и бетон одинаково потребны как для войны, так и для мира. В течение четырех лет приспособлялась промышленность к производству средств разрушения, и только в 1918 году она окончательно военизировалась, а с тем вместе позиционность стала испаряться». Не так будет, полагал Тухачевский, в войне будущего. Могучие средства наступления, вроде танков и самолетов, будут накоплены сторонами загодя и не дадут создаться прочной позиционной обороне.

Сразу же отмечу, что Тухачевский тут вольно или невольно искажает реальную практику только что закончившейся мировой войны. На самом деле уже в 1916 году промышленность почти всех стран-участниц была полностью переведена на военные рельсы. Такое новое средство борьбы, как самолеты, активно использовалось с первых месяцев боевых действий. Что же касается танков, то, впервые появившись в 1917 году, в массовом количестве они действительно были использованы на фронте только в 18-м и помогли союзникам прорвать германские позиции. Однако конструкции танков были несовершенны, а принципы их боевого применения — не разработаны. И решающей роли в исходе войны эти грозные, но неуклюжие машины сыграть никак не могли. Фактически победа Англии, Франции и США была вызвана наступившим истощением сил Германии и союзных ей держав и знаменовала собой торжество «стратегии измора», против которой боролся Тухачевский. Он же пытался объяснить исход первой мировой с точки зрения «стратегии сокрушения».

По мнению Тухачевского, «будущие боевые столкновения… в силу организации и численности армий наших возможных противников, будут маневренного характера, Т. е. решительного и подавляющего… Стремление к решительным столкновениям потребует смелых, плотных группировок на решающих направлениях и смелого оголения участков неважных, связующих.

Войска связующих участков на неважных направлениях обыкновенно будут обороняться, а при недостатке сил иногда и отступать. Зато на решающем направлении наши превосходные в силах войска будут нести гибель и поражение своему противнику. Единственно, что ударные войска потребуют от связующих участков, — это выигрыш времени, позволяющий им завершить поражение противника.

Чем смелее будет группировка, тем быстрее будет следовать развязка, тем легче будет становиться задача обороняющихся. Это прогрессивное понижение требований к связующим участкам делает положение обороняющихся тем безопаснее, чем больше за их счет усилится ударный таран. Таково значение обороны в стратегическом смысле в перспективе предстоящих войн».

Написано хорошо, энергично. Но — гладко было на бумаге, да забыли про овраги… Неужели Тухачевского ничем; не научил разгром под Варшавой, когда «войска связующего участка» в лице Мозырской группы были легко сбиты и рассеяны контратакующей группировкой поляков, и в результате «ударные войска» Западного фронта вместо того, чтобы «нести гибель и поражение своему противнику», были частью интернированы, а частью пленены? Да и не было в тот момент, в 1923 году, у Красной Армии сил и средств для мощного наступления с решительными целями. Ее численность сократилась с 5 миллионов до 516 тысяч человек, артиллерия, немногочисленные аэропланы и бронетехника были очень изношены, а перспективы их производства в СССР — довольно туманны. В свое время Пилсудский совершенно справедливо указал Тухачевскому, что рассуждения последнего в «Походе за Вислу» о «таранных массах», долженствующих сокрушить польскую оборону под Варшавой, — не более чем поэтическое преувеличение, раз армии, составляющие таран, по численности и огневым средствам не превышают полноценных дивизий периода первой мировой войны. Но и применительно к послевоенному развитию Красной Армии Михаил Николаевич продолжал оперировать абстракциями из будущего, которые не могли иметь немедленного воплощения в жизнь. «Ударные войска» — многочисленные, обученные, оснащенные новой боевой техникой — еще только предстояло создать.