Ходу, думушки резвые, ходу!
Слова, строченьки милые, слова!..
Первый раз получил я свободу
По Указу от тридцать восьмого [1] Автор подразумевает постановление ЦИК и СНК СССР от 27 июня 1936 года о запрещении абортов.
.
Знать бы мне, кто так долго мурыжил,—
Отыгрался бы на подлеце!
Но — родился, и жил я, и выжил —
Дом на Первой Мещанской, в конце.
Там за стеной, за стеночкою,
За перегородочкой,
Соседушка с соседочкою
Баловались водочкой.
Все жили вровень, скромно так:
Система коридорная,
На тридцать восемь комнаток —
Всего одна уборная.
Здесь на зуб зуб не попадал,
Не грела телогреечка;
Здесь я доподлинно узнал
Почем она, копеечка...
Не боялась сирены соседка,
И привыкла к ней мать понемногу.
И плевал я, здоровый трехлетка,
На воздушную эту тревогу!
Да, не все то, что сверху —
от бога:
И народ «зажигалки» тушил;
И, как малая фронту подмога,—
Мой песок и дырявый кувшин.
И било солнце в три луча,
Сквозь дыры крыш просеяно,—
На Евдоким Кириллыча
И Гисю Моисеевну.
Она ему: — Как сыновья?
— Да, без вести пропавшие.
Эх, Гиська, мы — одна семья:
Вы — тоже пострадавшие.
Вы тоже пострадавшие,
А, значит, обрусевшие:
Мои — без вести павшие,
Твои — безвинно севшие!..
Я ушел от пеленок и сосок,
Поживал — не забыт, не заброшен,—
Но дразнили меня «недоносок»,
Хоть и был я нормально доношен.
Маскировку пытался срывать я:
Пленных гонят — чего ж мы дрожим!
Возвращались отцы наши, братья
По домам — по своим да чужим...
У тети Зины — кофточка
С драконами да змеями
(То у Попова Вовчика
Отец пришел с трофеями).
Трофейная Япония,
Трофейная Германия!
Пришла «страна лимония» —
Сплошная «чемодания».
Взял у отца на станции
Погоны, словно цацки я,
А из эвакуации
Толпой валили штатские.
Осмотрелись они, оклемались,
Похмелились — потом протрезвели.
И отплакали те, кто дождались,
Недождавшиеся — отревели.
Стал метро рыть отец Витькин с Генкой.
Мы спросили: — Зачем? —
Он в ответ:
— Коридоры кончаются стенкой,
А тоннели — выводят на свет!
Пророчество папашино
Не слушал Витька с корешом,
Из коридора нашего
В тюремный коридор ушел.
Да он всегда был спорщиком,
Припрут к стене — откажется...
Прошел он коридорчиком —
И кончил «стенкой», кажется.
Но у отцов — свои умы,
А что до нас касательно —
На жизнь засматривались мы
Уже самостоятельно.
Все — от нас до почти годовалых,
«Толковищу» вели до кровянки,—
А в подвалах и полуподвалах —
Ребятишкам хотелось под танки!
Не досталось им даже по пуле,
В «ремеслухе» — живи да тужи...
Ни дерзнуть, ни рискнуть,— но рискнули
Из напильников делать ножи.
Они воткнутся в легкие —
От никотина черные,
По рукоятки легкие
Трехцветные наборные...
Вели дела обменные
Сопливые острожники:
На стройке немцы пленные
На хлеб меняли ножики.
Сперва играли в «фантики»,
В «пристенок» с крохоборами,
И вот — ушли романтики
Из подворотен — ворами...
Спекулянтка была — номер перший!
Ни соседей, ни бога не труся,
Жизнь закончила миллионершей —
Пересветова тетя Маруся.
У Маруси за стенкой говели,
И она там втихую пила.
А упала она возле двери —
Некрасиво так, зло умерла!
Нажива — как наркотика [2] В послевоенное время слово «наркотик» употреблялось в разговорной речи в женском роде по аналогии со словами «махорка», «отрава», «травка».
Не выдержала этого
Богатенькая тетенька,
Маруся Пересветова.
Но было все обыденно:
Заглянет кто — расстроится.
Особенно обидело
Богатство — метростроевца.
Он дом сломал — а нам сказал:
— У вас носы не вытерты;
А я? За что я воевал?!
И разные эпитеты...
Было время — и были подвалы;
Было дело — и цены снижали;
И текли куда надо каналы
И в конце куда надо впадали.
Дети бывших старшин да майоров
До ледовых широт поднялись,
Потому что из тех коридоров
Им казалось сподручнее —
вниз!
Публикация Б. Акимова
Публикуемый текст является окончательным вариантом стихотворения, который определен по черновым авторским рукописям и по известным на сегодняшний день фонограммам авторских исполнений 1975 —1980 годов. Курсивом напечатан куплет, не всегда исполнявшийся автором.
Владимир Высоцкий: эпизоды творческой судьбы_
Читать дальше