Михаил Лобанов - Сталин в воспоминаниях современников и документах эпохи

Сталин рассказывал, как попал он в Ачинск. В октябре 1916 года ссыльных призывали в армию. Из Туруханского края ссыльных-призывников и с ними Иосифа Виссарионовича отправили в Красноярск. Добирались туда на собаках, на оленях, пешком. На пути останавливались, встречались с сосланными товарищами, а чтобы не вызывать подозрения, устраивали гулянки: мобилизованные, дескать, кутят — прощаются перед уходом в армию.

Но для армии Сталина забраковали.

— Сочли, что я буду там нежелательным элементом, — говорил он нам, — а потом придрались к руке.

Левая рука Сталина плохо сгибалась в локте. Он повредил ее в детстве. От ушиба на руке началось нагноение, а так как лечить мальчика было некому, то оно перешло в заражение крови. Сталин был при смерти.

— Не знаю, что меня спасло тогда: здоровый организм или мазь деревенской знахарки, — но я выздоровел, — вспоминал он.

Но след от ушиба на руке остался навсегда, к этому-то и придрались красноярские чиновники. Отбывать оставшийся срок ссылки они послали Сталина в Ачинск.

Мы просим Сталина рассказать о ссылке, о крае, где провел он столько лет. И он говорит: о севере, о тундре, о бесконечных снежных далях, о замерзших реках, где у проруби просиживают часами низкорослые добродушные люди. Он жил в их простой избе. Он заслужил их доверие, и они полюбили его.

— …Они звали меня Осипом и научили ловить рыбу. Случилось так, что я стал приносить добычи больше, чем они. Тогда, замечаю — хозяева мои шепчутся. И однажды говорят: «Осип, ты слово знаешь!» Я готов был расхохотаться. Слово! Они выбирали место для ловли и не уходили, — все равно, шла рыба или нет. А я выйду на ловлю, ищу места: рыба идет — сижу, нет ее — ищу другое место. Так — пока не добьюсь улова. Это я им и сказал. Кажется, они не поверили. Они думали, что тайна осталась при мне.

Он вспоминал северные реки: Енисей, Курейку, Тунгуску, волны которых текут, сливаясь с небом, спокойным и задумчивым, молчаливым небом севера. Но яростны и неукротимы волны северных рек, когда они поднимаются на человека.

— Случалось, что буря заставала меня на реке. Один раз показалось, что все уже кончено. Но добрался до берега! Не верилось, что выберусь, — очень уж разыгралась тогда река.

Потом Иосиф Виссарионович начинает расспрашивать нас о пережитом. Ему интересны все наши рассказы.

Самовар давно потух, а мы все сидим и слушаем гостя.

— А когда вам завтра вставать? — спрашивает Иосиф. — Мне надо завтра рано утром быть в редакции «Правды».

— И мы встанем рано. Нам тоже надо в город… Мы разбудим вас, — обещаем мы.

Сталина укладывают спать в столовой, там же, где спит папа, на второй кушетке. Мы уходим в комнату рядом — это наша общая спальня: моя, мамы и Нади.

Но спать нам не хочется. Мы с Надей болтаем, шепчемся, вновь и вновь вспоминаем. Неожиданно Надя повторяет слова вокзальных ораторов, которым так удачно подражал Сталин. Это до того смешно, что мы не можем удержаться и фыркаем в подушки. Мы знаем, что за стеной ложатся спать, но чем больше мы стараемся удержать смех, тем громче наши голоса. И вдруг стук в стенку. Это отец.

— Да замолчите вы наконец, егозы этакие! Спать пора!

Восклицание отца покрывает голос Иосифа:

— Не трогай их, Сергей! Молодежь… пусть смеются…

И только тогда, притворившись, что мы и в самом деле пристыжены, мы замолкаем.

Но рядом в комнате еще слышны голоса. Сталин беседует с отцом о делах электростанции, о районах, с которыми связан папа. Отец делится своими сомнениями, рассказывает о своих успехах:

— В завкоме много меньшевиков и эсеров, приходится здорово воевать…

— Как, рабочие читают «Правду»? — спрашивает Сталин.

— «Правда» идет нарасхват, — говорит отец. — Не хватает экземпляров…

Мы уже засыпаем, но все еще слышим густой отцовский голос, прерываемый короткими, отрывистыми репликами Сталина.

Нам не приходится утром будить гостя. Он просыпается раньше нас. Мы усаживаемся за стол и торопливо пьем чай. По рукам ходят свежие газеты. Утро приносит вести о том, что творится там, за стенами дома, там, куда сейчас уйдет Иосиф, куда уходит отец и куда готовимся уйти и мы.

— Скорей, скорей, — торопит нас Иосиф Виссарионович.

Опять старомодный запыхавшийся паровичок бежит к остановке. Вчетвером — Иосиф, Федя, Надя и я — мы взбираемся на крышу двухэтажного вагончика.

— Куда, собственно, вы собрались? — допытывается Иосиф Виссарионович. — Сегодня воскресенье…

Мы объясняем Сталину, что собираемся переезжать с Невской заставы, где так далеко от города, и едем искать новую квартиру. На одной из Рождественок сдается, кажется, совсем подходящая.