Борис Носик - Царский наставник. Роман о Жуковском в двух частях с двумя послесловиями

В юшковском же доме в Туле все благородные, рыцарские понятия были в ходу, а главное — на языке: и громкие фразы из трагедий, из бывших еще в моде од Державина и Хераскова, а главное — из сочинений новых кумиров, чувствительного Карамзина и Дмитриева, которым здесь доверчиво открыли сердца. Благородные фразы слышались не только в театре, с которым через хозяйку юшковского дома у всех его обитателей была тесная связь, но и в самом доме, где проводились музыкально-литературные вечера, к восприятию которых юные обитатели Дома подготовлены были и непрестанным чтеньем, и уроками пения (Васеньку тоже учили петь — и пел славно).

Удивительно ли, что двенадцати лет от роду к очередному торжеству в доме (на сей раз по поводу приезда в Тулу бабушки Марьи Григорьевны) девичий кумир Васенька дерзнул и сам написать трагедию — как положено, трагедию «из римской жизни»: «Камилл, или Освобожденный Рим». Пиеса эта была поставлена, и весь девичий мир романтического юшковского дома принял в спектакле участие — то-то была потеха.

Роль Камилла, конечно, играл сам автор (других мужчин-претендентов и не было, так что юшковский домашний театр избежал профессиональных закулисных интриг). Роль консула Люция Мнестора он без колебаний отдал подружке детских игр Аннушке (уже ставши вдовой Зонтаг, она оставила в бесценных своих мемуарах уморительное описание этого действа). Милой сердцу Дуне — Авдотьюшке (будущей Киреевской-Елагиной) отдал он престижную роль вестника Лентула. Ну а прочим девчушкам достались роли сенаторов, для подражания виду сената римского замотанных в простыни. С произнесением текстов молодого автора актрисы справились неплохо. Сперва консул Аннушка многословно доложила сенату об экономических трудностях родного Древнего Рима и необходимости платить унизительную дань Бренне. Потом ворвался в здание сената доблестный Камилл — Васенька и закричал, что он не пойдет ни на какие позорные условия наглых галлов, а возьмет свой меч (опять же — школьную линейку) и обратит врага в бегство или его изуродует, как Зевс черепаху… Васенька — Камилл убежал, но тут, сразу же, чтоб не томить зазря публику, вбежал вестник Лентул и сообщил, что бесстрашный Васенька — Камилл галлов обратил, как и было обещано, в позорное бегство… Сам Камилл, не заставив себя ждать, вернулся в сенат возбужденный победой, весь взмыленный и стал со всеми подробностями описывать свою победу. В середине его вдохновенного рассказа воины вводили в собрание весьма полную и половозрелую девицу с распущенными волосами, в белой рубахе поверх розового платья. Всем должно было быть ясно по ее якобы плачевному виду, что она жестоко изранена в бою. «Познай во мне Олимпию, Ардейскую царицу, принесшую жизнь в жертву Риму!» — сообщала она сочным голосом. «О, боги! Олимпия, что сделала ты?» — вопрошал чувствительный Камилл. На что половозрелая Олимпия сообщала со всей скромностью: «За Рим вкусила смерть!» И валилась на пол замертво, исторгая хрип, покрытый бурными аплодисментами зрителей [1] Ученые биографы Жуковского немало спорят о том, каков был источник этого столь раннего произведения нашего прославленного поэта. Не в силах сделать выбор между несколькими равно учеными и убедительными гипотезами профессора В. И. Резанова, мы не удержимся от соблазна процитировать отрывок из сцен «Публия Сципиона», принадлежащих перу Августа Готлиба (1753–1807) и напечатанных в усердно читаемом всем юшковским домом журнале «Приятное и полезное препровождение времени», в ч. 5 за 1795 год: «СЦИПИОН. …Называйте Канны Аллиею, именуйте Ганнибалла Бренном! Пусть он свирепствует до стен римских, до гробов галльских: но разве нет у отечества нашего Камиллов? Разве мы не внуки оных героев? Не равны с ними в мужестве?.. — и т. д. …ВСЕ. Будь нашим Камиллом! Повелевай! Предписывай! Веди нас куда тебе угодно!..» Настоящий отрывок приведен нами лишь в доказательство того, что юный Васенька не посрамил неокрепшим пером своим ни юшковский интеллигентный дом, ни репутацию милых сестричек. — Прим. авт. .

Успех представления был несомненным, и Камилл-драматург ходил целую неделю гордый, таинственный и недоступный. Ликовал и весь юшковский дом, у которого наконец открылись свои малолетние гении. Почти сразу, не дождавшись даже отъезда бабушки, автор сел за новую драму, на сей раз — нового, вполне прогрессивного, сентиментального направления, пьесу по роману Бернарден де Сен-Пьера «Поль и Виржиния» (в прежнем и, может, более близком сердцу публики переводе — «Павел и Виргиния»). Пьеса была им написана, и даже была поставлена, однако былой успех, увы, не повторился. В искусстве, как известно, самые ничтожные просчеты могут провалить воистину высокий замысел. В пьесе малолетнего гения Васеньки «Г-жа де-ла-Тур» была сцена завтрака, и добрая «тетенька» Варвара Юшкова послала на сцену, на стол милых ее сердцу актеров, столь обильный набор сластей, что они, позабыв обо всех страданиях сентиментальных героев, с неомраченным аппетитом и детским восторгом набросились на поданные лакомства. О любовных муках было катастрофически позабыто…