Лев Маргулис - Человек из оркестра

23 июня.

Объявление мобилизации {7} 7 Согласно Указу Президиума Верховного Совета СССР о мобилизации, первым днем мобилизации считалось 23 июня 1941 г. Мобилизации подлежали граждане, родившиеся с 1905 по 1918 г. включительно ( Горьков Ю. А. Государственный Комитет Обороны постановляет (1941–1945). Цифры, документы. М., 2002. С. 492–493). — /Комментарий А. С. Романова/. . Я был в театре {8} 8 Имеется в виду Филиал Кировского театра, расположенный в помещении бывшего Народного дома (парк им. Ленина, д. 4, современный адрес: Александровский парк, д. 4, театр «Мюзик-холл»), М. играл в симфоническом оркестре Филиала. В июле 1941 г. Филиал был ликвидирован. — /Комментарий А. Н. Крюкова/. , сбор в котором должен был состояться 29 числа. Узнавал насчет спецучета {9} 9 В данном случае речь идет о сотрудниках, в предвоенные годы освобожденных от призыва в армию. Свидетельства об этом и понадобились с объявлением мобилизации. — /Комментарий А. Н. Крюкова/. . Днем (в 4, 5 час.) стоял у Мариинского театра. Встретил Славу, потом Шретера {10} 10 Шретер Александр Викторович (Саша) — режиссер. Работал в Филиале, затем в Кировском театре. Осенью 1941 г. участвовал в постановке оперных спектаклей. — /Комментарий А. Н. Крюкова/. , и вместе звонили в Филиал, чтоб приехала Ольга Николаевна {11} 11 Сотрудница отдела кадров Филиала. — /Комментарий А. Н. Крюкова/. , и взяла листки спецучета. В Мариинке такие листки были выданы на руки оркестрантам. Ольга, видите ли, дежурила и никак не могла приехать. Звонили Боярскому {12} 12 Боярский Ф. Л. — директор Филиала. — /Комментарий А. Н. Крюкова/. . Наконец около 5-ти часов она изволила приехать. Мы увивались вокруг нее, изъявляя, как могли, свое неискреннее к ней расположение. Поехали вместе с ней в Филиал, и там выяснилось, что листок есть только на Славу. Мы с Сашей ушли несолоно хлебавши. Дома Симочка {13} 13 Дочь М. (Сима, Симочка, Симуха). Предположительно, трех лет. Косвенным указанием на это является возраст дочери главного персонажа автобиографической пьесы «Голос осажденного города». — /Комментарий А. Н. Крюкова/. нервничала и боялась тревог {14} 14 Первая воздушная тревога была объявлена в ночь на 23 июня: со стороны Финляндии приближалась группа самолетов. До города они не долетели. Зенитная батарея, установленная в районе железнодорожной станции Дибуны, открыла огонь, подбила один из самолетов, другие повернули обратно. Случилось так, что мы (родители и я — двенадцатилетний школьник) в то лето отдыхали как раз в Дибунах. Помню, как среди ночи вдруг началась оглушительная пальба: стреляли зенитные орудия. Наш домик ходил ходуном, дребезжали стекла, с кухонных полок свалилось несколько кастрюль. Все перепугались. У меня от страха начало двоиться в глазах (никогда в дальнейшем это не повторялось). Прогремел взрыв: подбитый самолет сбросил бомбу, и наступила тишина. Некоторое время мы еще оставались на даче, но были начеку: заслышав гул самолетов, родители отправляли меня в погреб. (Позволю себе и далее иногда обращаться к собственной памяти и к моему блокадному дневнику. — А.К. ). — /Комментарий А. Н. Крюкова/. , но ночью, когда ее будили, быстро одевалась, как никогда днем, и торопила нас в убежище.

24 июня.

Не помню, какой был день. Наверное, беспокойный. Но самое важное то, что я, очевидно, в этот день пошел устраиваться к Юхнину {15} 15 В городе находился Ансамбль песни и пляски Военно-морского флота («Ансамбль пяти морей»), оркестром которого дирижировал Л. Юхнин. — /Комментарий А. Н. Крюкова/. . Он меня принял и сказал, что, если б я был свободен, он принял бы меня в оркестр. Я побежал «освобождаться» от Филиала. Боярский наотрез отказался отпустить меня. Волнуясь и кипя, я после больших трудов и советов друзей по телефону добился Радина {16} 16 Радин Евгений Михайлович — директор Кировского театра. — /Комментарий А. Н. Крюкова/. (директ[ор] Мариинки). Он сказал, что ничего против не имеет. Я вспомнил, в этот день была гроза. Я бегал за Боярским, чтоб он, т. к. он не хотел брать на себя мое увольнение, спросил об этом Радина. Он обещал, но я видел, что ему не до меня. Раздался гром, совершенно явный гром после молнии. Он стал серым и нервно сказал: «Вы слышите?» Я ответил, что это гром. «Нет, милый, это бомбы», — прошептал он громко и бросился в трамвай.

25 июня.

Боярский, после долгих пререканий наконец принял мое заявление, но к вечеру выяснилось, что Юхнин не может меня взять. Я звонил Боярскому, чтобы он не показывал моего заявления Ольге Николаевне, он обещал.