Бенгт Янгфельдт - Ставка жизнь. Владимир Маяковский и его круг.

У нервов подкашиваются ноги

Маяковский и Эльза встречались около года, прежде чем он полюбил Лили. И хотя в воспоминаниях. Эльзы их отношения представлены как глубокие и близкие, это была связь иного рода — совсем не такая, как между Маяковским и старшей сестрой.

А. Азарх-Грановская, знавшая обеих сестер, утверждает, что Эльза «раздувала» отношения: когда, вскоре после того как Маяковский полюбил Лили, она его спросила, был ли он так же влюблен в Эльзу, он ответил: «Ну, нет». Роман Якобсон, знавший Эльзу лучше всех, говорил, что их отношения с Маяковским отличались «братской нежностью».

Успешная попытка Эльзы убедить Лили и Осипа в поэтическом величии своего друга возымела немедленный и парадоксальный эффект — Эльза с Маяковским практически прекратили встречаться. «Как то даже не верится, но так уж водится, что у нас с Лилей общих знакомых не бывает, — писала ему Эльза в сентябре 1915 года и продолжала: — Если б вы знали как жалко! Так я к вам привязалась и вдруг — чужой…» Маяковский в ответ прислал ей «Облако в штанах» с надписью «Милой и хорошей Эличке любящий ее В. В.». Эльза поблагодарила, но была уверена, что идея послать ей книгу принадлежала Лили: «Вам бы ни за что не догадаться», — добавила она обиженно.

Сестры соперничали не только из-за Маяковского, а почти во всем и виделись нечасто. Лили жила с мужем в Петрограде, Эльза с матерью — в Москве, где изучала архитектуру, к тому же контакты затруднялись войной. Но 31 декабря 1915 года они встретились на «футуристической елке» дома у Лили и Осипа. Елку украшали вырезанные из бумаги «Облако в штанах» и желтая блуза Маяковского. Поскольку квартира была небольшой, елку подвесили к потолку. Гости сидели вдоль стен вплотную друг к другу, а еду подавали через головы, из дверного проема. Все были в костюмах, на Лили был килт с красными открывавшими колени чулками и парик маркизы. Маяковский был «хулиганом» с красным галстуком и с кастетом, Виктор Шкловский — матросом, Василий Каменский нарисовал над губой один ус, а на щеке птичку и расшил пиджак клочками цветной ткани. Волосы Эльзы были уложены в виде башни, на вершине которой помещалось перо, достававшее до самого потолка. Вечер или ночь закончились тем, что Каменский посватался к Эльзе, а та хоть и была приятно удивлена, но ответила отказом.

По словам Лили, это был первый случай, когда Эльзе сделали предложение; она не обладала привлекательностью старшей сестры и часто влюблялась безответно и отчаянно. «Кто мне мил, тому я не мила, и наоборот», — писала она Маяковскому в октябре 1916 года. Летом она собиралась принять яд, но теперь просто чувствовала отвращение к жизни вообще. Письмо было Эльзиным ответом на сборник «Простое как мычание», который он ей прислал. «Кроме того, что вообще хорошо, она так много мне напоминает, — пишет она. — Почти на каждой странице встречаю старого милого мне знакомого. Все помню, где, когда от тебя слышала». Ей очень хочется снова увидеть Маяковского, и она спрашивает, не собирается ли он в Москву. «Невольно пишу, будто ты ответишь. Это для тебя совершенно немыслимо? Я была бы так рада!»

К ее удивлению, Маяковский ответил: «Очень жалею, что не могу в ближайшем будущем приехать в Москву, приходится на время отложить свое непреклонное желание повесить тебя за твою мрачность. Единственное, что тебя может спасти, это скорее всего приехать самой и лично вымолить у меня прощение. Элик, правда, приезжай скорее! Я КУРЮ. Этим исчерпывается моя общественная и частная деятельность». (Очевидно, Маяковский пытался бросить курить — наверное, по настоянию Лили.)

За последующие два с половиной месяца они обменялись не меньше чем одиннадцатью письмами, в которых Маяковский ни разу не упомянул о своих чувствах. Однажды благодарная за любое известие Эльза поинтересовалась, почему он не пишет о себе. «Не умеешь?» — спрашивает она, затрагивая тем самым важную черту характера этого внешне «звонкого» человека: его «удивительную замкнутость», по словам Лили. «Маяковский никогда не любил о себе рассказывать, — комментировал Давид Бурлюк фразой, которую повторила Ида Хвас, добавив: — Даже о матери и сестрах редко говорил». Следовательно, нет ничего удивительного в том, что Маяковский в письмах и разговорах никогда не упоминал о своих чувствах или любовных делах.