Анатолий Вишневский - Перехваченные письма

Можно посылать за продуктами в лавочку на сторону, но организовано отвратительно. Продукты эти также приносят только поздно ночью, часто прождешь весь день и ничего не принесут, а цены дерут грабительские. Деньги у нас вышли, а ты не присылаешь, можно присылать 2 раза в неделю по 50 рублей каждому. Продукты мы получили один раз, из присланного пришлось поделиться с другими заключенными, потому что невозможно видеть, как люди лежат, как пласт, от голода, во-первых, а во-вторых, в один день, когда мы сами совсем ослабели, и нас кормили другие.

Мы страшно ослабли, целый день лежим на полу (впрочем, последние три дня на тюфяках и мешках, которые получили) и рассчитываем движения, так нам трудно двигаться. Третьего дня я просил прислать доктора, но вряд ли это сделают. Трудно отсюда что-нибудь посоветовать, но если нет надежды на освобождение в самые ближайшие дни, употреби всю энергию на перевод на Шпалерную или в Дерябинские казармы. Так как здесь доктора добиться, видимо, нельзя, то советуют, чтобы какой-нибудь доктор, скажем, Истомин, Коренев или др., выдал нам свидетельства, что режим, которому мы подвержены, угрожает нашей жизни, и с таким свидетельством хлопочи о переводе. У Николая может усилиться и развиться ревматизм от спанья на полу и прочих удобств здешней жизни; у меня полная слабость и истощение.

1904 год, 8 мая, накануне моих именин, в Рязани с утра выпал снег.

Это не устраивало меня и мою сестру. Накануне нам было обещано, что если погода не испортится, нас возьмут на царский смотр войскам: пехотная дивизия отправлялась из Рязани на войну с Японией.

Няня подняла шторы и решительно заявила:

— Никаких вам парадов не будет, не ждите и не надейтесь.

Однако мы все же надеялись, впрочем, на этот раз не на мать, а на отца: вчера мы подслушали, как он настаивал, чтобы нас взяли на парад.

Когда мы спустились в столовую, мам а (ударенье на последнем слоге, вопреки правилам русского языка) сидела чем-то недовольная, а папа (то же насилье над языком) был особенно оживлен:

— Ну что, готовы? Сейчас подадут карету.

Вороные лошади шли крупной рысью. Пара в дышле, английская упряжь. Мы пронеслись через тот загородный квартал, где через 60 лет будет жить Солженицын. Когда выехали в поле, выглянуло солнце.

Отец объяснил, что так всегда происходит перед царским смотром.

Вот мы сидим на каких-то длинных скамейках, около нас знакомые дамы и их дети, впереди огромное поле. Четыре полка — шестнадцать тысяч человек уже вытянулись в ровные линии, образовав квадрат.

Посредине каре появляются офицеры на гнедых лошадях.

— Который государь? — спрашиваю я.

— Вон тот, перед генералом Закржевским, — отвечает мать.

Царь по виду ничем не отличается от других офицеров, но я уже был об этом предупрежден.

Играет музыка, и вокруг нас все орут, даже дамы кричат пронзительными голосами. Точно ведьмы, и однако стараются, чтобы на них обратили внимание те всадники из центра. Мама молчит, слегка улыбается в пространство, мы с сестрой тоже молчим.

Но уже откуда-то подбегает отец и сразу ко мне:

— Как? Ты молчишь? Почему не кричишь со всеми: ура, ура, ура — и при этом он поднимает руки, как архиерей на торжественном богослужении, стараясь загипнотизировать, заразить меня свои одушевлением.

— Я не знал, что надо кричать, — шепчу я и смотрю вопросительно на мама, которая снисходительно пожимает плечами. Отец хмурится и быстро отходит к губернатору Брянчанинову и другим сановникам в парадных мундирах.

Мисс Гринвуд потом будет комментировать в детской эту сцену:

— Ничего более «шокинг» не приходилось видеть! Чтобы леди и джентльмены позволили себе жестикулировать руками и орать, как бесноватые, на глазах у всего города!

Мой отец, граф Дмитрий Николаевич Татищев, принадлежал к очень древнему роду, восходящему к викингу князю Рюрику.

Когда он служил в Преображенском полку, он подружился с молодым офицером Кириллом Нарышкиным, который предложил ему поселиться в их доме, где он жил с вдовой матерью. У Кирилла была сестра лет на восемь моложе него, очень хорошенькая. Очень скоро она была помолвлена с моим отцом и они поженились. Родители поселились в имении моего дедушки Татищева Варганово.