Лев Белоусов - Любовь диктаторов. Муссолини. Гитлер. Франко

Это был период наивысшего триумфа диктатора, к которому он неустанно и последовательно стремился с момента захвата власти. Возглавив итальянское правительство, Муссолини не раз заявлял о необходимости «превратить Средиземное море в итальянское озеро», воссоздать империю и «оплатить великий счет», открытый Эфиопии в конце прошлого века, когда итальянские войска потерпели сокрушительное поражение и были вынуждены убраться из этой страны. Возрождение былого могущества и величия Римской империи стало одной из главных тем фашистской пропаганды и навязчивой идеей самого дуче, который кроме этой задачи, то есть расширения и укрепления господства Италии во всем средиземноморском регионе и на Балканах, каких-либо иных ясных идей и твердых принципов во внешней политике не имел. Как правило, он руководствовался сугубо прагматическими соображениями, стараясь из каждой конкретной ситуации извлечь максимум возможного для укрепления своего реноме. Он всячески пытался привлечь к Италии внимание крупных держав, изобразить увеличение ее веса в международной политике, снискать себе лавры вершителя судеб народов мира. Прагматизм толкал его к поиску трещин и противоречий в отношениях между европейскими государствами, к их углублению и расширению. Он был готов заключать какие угодно договоры, ибо они усиливали в нем чувство собственного величия, а на деле почти ничего не значили. В начале 30-х годов многие видные деятели стран Запада ценили Муссолини за его последовательную борьбу против коммунистов, за непримиримость ко всякой оппозиции, за поощрение крупного капитала. Особенно щедрым на комплименты оказался Уинстон Черчилль, назвавший дуче «романским гением». Но маститый политик оказался недостаточно прозорлив, чтобы в тот период разглядеть опасность, которую новоявленный «гений» представлял для сохранения мира в Европе, особенно в Средиземноморье.

Муссолини часто произносил речи о внешней политике и часто угрожал. Некоторые европейские дипломаты настолько к этому привыкли, что даже не придавали угрозам особого значения. Они не без оснований полагали, что крикливость дуче не подкреплялась ни военно-экономической мощью Италии, ни высокой боеспособностью ее вооруженных сил. Однако этих сил оказалось достаточно, чтобы разгромить бедную Эфиопию.

Италия долго выискивала повод для вторжения на ее территорию, пока наконец не спровоцировала пограничный инцидент. «Мы терпеливо нянчились с Эфиопией 40 лет, — с радостью возопил дуче, обращаясь к многотысячной толпе, собравшейся перед «Алтарем отечества» — грандиозным памятником Виктору-Эммануилу II, который во второй половине XIX века объединил Италию, — теперь хватит!» Когда дипломаты еще вели изначально обреченные на провал переговоры об урегулировании конфликта, король Виктор-Эммануил со слезами умиления на глазах уже провожал суда с войсками, отплывавшими в Восточную Африку, а священники призывали молодых католиков к осуществлению «цивилизаторской миссии» в отсталой, полуфеодальной-полурабовладельческой стране.

Захватчикам противостояло многочисленное, но почти безоружное воинство: ножи, копья, стрелы, допотопные винтовки были слабым противовесом танкам, артиллерии, самолетам и даже отравляющим веществам противника. Однако итальянским войскам, увязавшим в песках и не отличавшимся высоким боевым духом, потребовалось более семи месяцев, чтобы подавить сопротивление эфиопов. Они действовали в «лучших традициях» колонизаторов: выжигали леса, где скрывались беженцы, уничтожали деревни и поселки, расстреливали из пулеметов машины и объекты Красного Креста.

Лига Наций объявила Италию агрессором и приняла решение о применении к ней экономических санкций. Внутри страны это вызвало небывалый по масштабам взрыв националистических настроений. По Апеннинам прокатилась волна шовинистических манифестаций, молодые фашисты бросились записываться добровольцами на фронт, а власти развернули кампанию под названием «Золото — родине!». Трудно сказать наверняка, был ли именно Муссолини автором идеи сбора изделий из драгоценных металлов, но сам замысел оказался откровенно подлым — отобрать у итальянцев обручальные кольца, которые во многих семьях были единственной ценной вещью. Длинные вереницы людей потянулись к центральным площадям городов и поселков, чтобы опустить свои золотые кольца в дымящиеся курильницы и получить из рук монахов оловянные, становившиеся символом патриотизма. На площади Святого Петра в Риме первыми отдали кольца королева Елена и Ракеле Муссолини. Уклониться от участия в этой «добровольной» процедуре было невозможно. Люди побогаче в спешке покупали и жертвовали тонкие кольца, а свои собственные прятали до лучших времен. Вся эта кампания в конечном счете вылилась в гигантский фарс, так как кольца разворовали фашистские иерархи. После крушения режима они были обнаружены в квартирах некоторых из них — на этих кольцах крепились занавески.