Федор Раззаков - Марина Влади и Высоцкий. Француженка и бард

— Немедленно увезите меня отсюда!».

После этой неудачи руки у Высоцкого опустились окончательно. И ситуация стремительно покатилась к своей трагической развязке. У безвольного и больного человека и дом превращается в проходной двор, в «неродящий пустырь» по Высоцкому — новых произведений он уже давно не пишет, а если и берется за ручку, то урывками. В этом доме двери (а они были снабжены множеством сложных замков) уже открыты настежь, там куролесят гулящие девки, а шприцы разбросаны по полу. Вспоминает О. Афанасьева:

«2 мая Володя должен был приехать за мной. Жду его дома на Яблочкова. Нет. Звоню, подходит Янклович. «Не волнуйся, все нормально, мы тебе позвоним». — «А где Володя?» — «Он не может подойти» — «Я сейчас приеду» — «Нет-нет, не вздумай».

Беру такси, через 10 минут вхожу в квартиру, там — е-мое: столы грязные, посуда, бутылки — настоящее гулялово. Захожу в спальню. Там Даль спит с какой-то бабой. Кошмар, вертеп, воронья слободка. Я хочу войти в кабинет, и вдруг оттуда выходит девка, мне знакомая, — в рубашке, босая. Я зову ее на кухню: «Ира, значит так: я сейчас уезжаю. Я приеду в половине третьего. В половине третьего в квартире должна быть идеальная чистота, и помойка вынесена, и вас, блядей, не должно быть здесь даже духу». И уезжаю. Пошла на рынок. Через полтора часа звоню: «Все убрали?» — «Да» — «Хорошо. Можете спускаться».

Я приехала — девственная чистота в квартире, девственно на кровати спит Володя, в другой комнате спит одинокий Даль. Он проснулся, вышел, и я первый раз в жизни видела, как у человека трясутся руки, и он пьет, держа стакан водки через шею на полотенце (в спектакле БДТ «Энергичные люди» по В. Шукшину это с блеском показывал актер Евгений Лебедев . — Авт. ). У Володи такого не было. Я Володе потом ни слова не сказала, он извинялся. Еще потом был такой же неприятный эпизод — вот и все за два наших года…».

10 мая Высоцкий вылетает в Париж, хотя уже почти не верит в удачу. Сильные мира сего снова отпускают его в эту поездку, поскольку Влади приступает ко второй стадии своего плана: хочет уложить мужа в парижскую клинику «Шарантон». Там несколько лет назад лежал ее старший сын Игорь, и это лечение благотворно сказалось на его самочувствии. То же самое теперь предполагалось проделать и с Высоцким. Но поскольку воли у него уже не осталось, он опять «начудил».

Позвонил Влади и сказал, что встречать его не надо, мол, доеду сам. И не доехал — прямо из аэропорта Орли завис в ресторане «Распутин» со случайными знакомыми. Влади, которая безуспешно прождала его несколько часов дома, взяла с собой своего среднего сына Петю и отправилась на поиски мужа. Нашли они его в «разобранном» состоянии и на следующий день отвезли в «Шарантон».

Тем временем, Театр на Таганке готовился к майским выступлениям в Варшаве на смотре театров мира — фестивале «Варшавские встречи». На нем должен был быть представлен спектакль «Гамлет». И в это самое время из Парижа звонит Марина Влади и сообщает, что Высоцкий лег в клинику и приехать в Варшаву не сможет. По словам Валерия Янкловича после этого звонка в театре поднялся невообразимый шум. «Из-за какого-то Высоцкого нас не пустят в Польшу!» — возмущенно говорили многие. Однако из страны их выпустили. Иначе и быть не могло: Польша тогда стояла на пороге больших социальных волнений, и в Кремле не хотели лишний раз злить тамошних либералов.

17 мая начались гастроли в Польше. Два дня спустя пришлось отменить «Гамлета» — нет Высоцкого. Однако дальнейшие отмены означали бы срыв всех гастролей, поэтому Любимов связался с Влади. И та разрешила Высоцкому лететь в Польшу. На календаре 22 мая. В аэропорт Высоцкого провожал Михаил Шемякин.

Приехав в Польшу, Высоцкий благополучно отыграл в своих спектаклях. После одного из представлений в варшавском Театре оперетты с ним встретился журналист польской газеты «Штандарт млодых» В. Сверч. Он попросил у Высоцкого интервью, но тот отказался из-за плохого самочувствия. А в конце беседы сказал фразу, которая станет для него роковой: «Приезжай в Москву! Сделаем такое интервью, что и Польша, и весь мир вздрогнут…». Спустя какое-то время перипетии этого разговора станут известны в КГБ — видимо, от варшавских коллег. И на Лубянке было от чего схватиться за голову. Ведь дело касалось большой политики: журналист-то был польский, а Польша в те дни была самым взрывоопасным местом в социалистической системе. Если бы Высоцкий «запел», польские оппозиционеры и стоявшее за ними американское ЦРУ не преминули бы воспользоваться этой удачей — извлекли бы из нее максимум выгоды.